На полу стояла бутылка воды, открытая утром, но недопитая. На кресле – рубашка, небрежно брошенная, как будто он хотел, чтобы казалось: тут живёт человек, а не функция. Телевизор он не включал. Новости он знал наизусть – ведь сам был одной из них.
Он подошёл к зеркалу в прихожей. Высокое, узкое, без рамки. Отражало его во весь рост. Не укоризненно, не с восхищением. Просто – честно.
Он посмотрел в себя. На лице не было ни усталости, ни боли. Всё на месте: волосы, брови, те самые глаза, которыми он говорил с миллионами.
Он сделал шаг ближе. Улыбнулся. Легко. Профессионально. Но улыбка не вернулась обратно. Зеркало не ответило. Оно просто зафиксировало. Он тихо выдохнул и сказал вслух:
– Сколько нужно времени… чтобы правда стала новой нормой? Голос в комнате прозвучал непривычно – как если бы давно молчал. Он провёл рукой по лицу. Щетина уже снова пробилась – лицо не хотело быть идеальным. – Главное – не возвращаться, – добавил он почти шёпотом. – Лишь бы не пришлось возвращаться. Это была не угроза. Не клятва. Скорее, надежда. Или страх, замаскированный под стратегию.
Он отошёл от зеркала, щёлкнул выключателем. Комната погрузилась в полумрак. В окно заглядывали огни ночного города – огни чужие, но не враждебные.
Он снова сел к столу, достал ноутбук, прочёл пару заголовков о себе. Захлопнул. Открыл почтовый ящик. Промотал письма. Нашёл то – от девочки, Леры, четырнадцати лет. Просто прочёл. И снова ничего не ответил. Он просто остался сидеть. Словно ждал команды, сигнала, знака.
Но ничего не происходило. Только за окном, над городом, медленно поднималась луна. И казалось, что она смотрит на него без осуждения, но и без участия. Просто – сверху.
Он лежал на диване, в полутьме, слегка подтянув колени, как человек, который больше не ждёт ничего, кроме стабильности в собственной температуре. Телефон завибрировал на тумбочке. Он не потянулся сразу. Дождался, пока вибрация не прекратится. Потом медленно поднялся, открыл экран.
Сообщение было от продюсера. «Есть запрос от EuropeNow Media. Хочется „интервью не о политике, а о человеке“. Англоязычная аудитория, мягкий тон, без острых углов. Заголовок пока рабочий: „From Star to Conscience: An Icon’s New Path“. Нравится?»
Он не ответил сразу. Встал. Прошёл в кухню. Налил воду. Сделал глоток. Вернулся. Присел перед телефоном. И написал: «Нравится. Готов. Подберём локацию с видом и светом. Надо тепло и по-человечески».
Он поставил точку. И тут же удалил её. Потом снова поставил. Это важно. Точка – это финальность. А финальность – это слабость.
Он знал: зритель любит паузы, но не завершения. Он встал и вышел на балкон. Ночной город был мягок. Чуть подсвеченный фонарями, будто смущённый. На улице проехал чёрный кроссовер. За рулём – человек в очках, в наушнике. Он знал его – это был охранник. Или консультант. Или кто-то между. Он не махнул ему рукой. Просто постоял и посмотрел вниз. Потом поднял взгляд вверх. Небо было чистым. Без звёзд. Но он и не ждал.
Звёзды были внутри сети, в числах, в просмотрах, в цифрах лайков. Он знал: Свет – это то, что можно перенастроить. И всё, что нужно – не правота. А контроль над нарративом.
