Инсоленс. Пустая из Кадора - страница 8



Янгус кивает, будто ставит галочку в воображаемом журнале. Его рука всё ещё на моём лбу. Тёплая. Светится мягко – словно не свет, а дыхание леса. Не жжёт, не давит – обволакивает.

Я позволила. Конечно позволила. Потому что, любопытство – моя личная болезнь. Хроническая. Генетическая. С детства – этот зуд в пальцах и в голове: посмотри, прикоснись, раскопай, проверь. Даже когда знаешь, что лучше не надо. Особенно когда знаешь.

Пока он сосредоточен, я поворачиваю голову – медленно, потому что любое резкое движение всё ещё отзывается звоном в висках. Наконец оглядываюсь осознанно.

Кушетки вдоль стен – ровные, строгие, застеленные серыми покрывалами, которые кажутся слишком чистыми, почти холодными на вид. Деревянные полки, тёмные, с вытертыми краями, уставлены рядами стеклянных банок и пузатых колб, в которых плавают непонятные жидкости – от янтарного до густо-зелёного цвета. Стены – камень. Серый, но не тусклый, а живой, с прожилками серебристого, словно внутри замёрзло мерцание. Гладкий на вид, но если бы я дотронулась – наверняка почувствовала бы шершавость, как у старого, закалённого ветрами гранита.

Мебель – в той же гамме: деревянные шкафы, обтянутые тёмно-синей тканью, кое-где потерявшей бархатистость от времени. На стенах – никаких картин, никаких украшений. Только один большой щит с выгравированным символом: восьмиконечная звезда с тонкими лучами, расходящимися наружу. Внутри неё ромб, а в нём в самом центре – крошечная звезда, тонкая и сияющая, будто пульс света, спрятанный под слоями границ и молчания.

Я вдыхаю медленно, пытаясь зацепиться за реальность.

Слишком продуманно для декораций, – фиксирую почти холодно. Убеждаю себя. Это не спектакль. Значит, либо сон, либо… нечто третье. Третье меня пугает.

И вдруг приходит мысль – тихая, как укол: – а где Виктор? Он ведь… он же последовал за мной или нет?

– Слушай… – начинаю и тут же обрываюсь, – Ты не видел мужчину? Высокий, светлые волосы, глаза голубые…. Он… он должен был… – голос садится.

Янгус качает головой, рыжие вихры шевелятся:

– Увы, в лазарет авриал Аластор доставил только тебя. Викторов разных мастей сегодня не завозили.

Он усмехается, прищуривается:

– Этот твой Виктор тоже пустой, как и ты?

Пауза. Слово – как пощёчина. Не от боли, а от неожиданности. Врезается прямо в грудь, как будто он только что сказал: ты никто.

– Пустой? Что это ещё за ярлыки?

– Термин. Силестины – носители Искры, пустые – без неё. Не оскорбление, а биологический факт. Хотя согласен, звучит… так себе.

Я моргаю. Искра. Силестины. Пустые. В голове вспыхивает немой смех – у любого психиатра хватит материала на кафедру.

– Хорошо, предположим, я пустая, – произношу сквозь зубы. – Тогда где я? И что это за место?

Он делает широкий полукруг ладонью – в этом жесте всё: лёгкая насмешка, гордость, театральность:

– Добро пожаловать в Коллегию Стражей, Анна Волевская. Здесь мы общаемся, тренируемся и, раз уж совсем честно, время от времени спасаем мир. Стандартный героический набор.

Он наклоняется чуть ближе, лукаво продолжает:

– А вот почему авриал Аластор принёс тебя – отдельная загадка. Возможно, в нём проснулась страсть к подбору нестандартных кадров, а может, ему просто нравится проверять собственное терпение. Хотя, учитывая твоё умение обращаться с осколками стекла, он явно углядел в тебе что‑то особенное.

Особенное?Да он издевается.