Инсоленс. Пустая из Кадора - страница 6

– О, это что-то новенькое, – протягивает он с издёвкой. – Меня ещё никогда не встречали так… тепло. Обычно я обхожусь дружеским приветствием, но, похоже, ты предпочитаешь более острые ощущения, да?

Серьёзно? Он шутит?

Его взгляд скользит по моим дрожащим пальцам, которые сжимают осколок, и губы слегка кривятся в ухмылке. Чувствую, как сердце колотится ещё сильнее.

– Эй, да ладно тебе, – бросает он, почти по-дружески, и усмехается. – Я просто собирался помочь, не более того. Хотя… если хочешь продолжить наш маленький спектакль, могу сыграть роль злодея. Но предупреждаю: я в таких сценах не очень хорош.

Я моргаю. Один раз. Второй. Воздух вокруг кажется разряженным, будто всё вокруг – декорации, и если вдохну глубже, они рассыплются. Его усмешка – не хищная, не жёсткая. Просто живая. Настоящая. И это сбивает.

Что происходит?

Кто он вообще такой, этот клоун с разноцветными глазами? И куда подевался Виктор? Челюсти сводит от напряжения, но мысли расплывчатые, скользкие. Я хватаюсь за обрывки.

…Выставка. Запах воска и мрамора под каблуками. Виктор и его крепкая рука. …Григорий: холодная улыбка, голос, будто шёлк на лезвии. …Картина. Звёзды, тёмное небо, дрожащий воздух вокруг холста… Падение. Чёрт.

Я цепляюсь за осколки воспоминаний. Всё звучит абсурдно: выставка, провал в полотно, белый свет, чужие руки, этот полубезумный тип с глазами двух разных оттенков и карманами, набитыми железяками, как у циркового фокусника.

Может быть… Господи, может быть это всё – чёртов спектакль?

Нервный смех подступает к горлу, но я сдерживаюсь. Едва. Всё становится слишком похожим на злую шутку: великая Анна Волевская – падает в холст, как неопытная школьница в пьесе, и теперь, наверное, где-то за тонкими стенами прячутся камеры, операторы и хихикающие зрители.

Григорий.

Я почти вижу его перед собой – как он сидит где-то в тени, в безупречном костюме, со своей пустой вежливой улыбкой, потирает пальцы и тихо наслаждается этим абсурдом. «Посмотрим, как долго она продержится», – мог бы он сказать своим прихвостням. Актёры наняты. Декорации готовы. Погружение в безумие – началось.

Блестяще, правда?

Я, сама не своя, с осколком в руках, на взводе, готовая полоснуть первого встречного просто за то, что он подошёл слишком близко. Отличный материал для шоу «поймай параноика на живца». Если это спектакль… он играет слишком хорошо.

Сжимаю зубы. Стекло в пальцах уже почти режет кожу, но мне плевать. Сердце всё ещё бьётся в горле, бешено, гулко. Воздух вокруг кажется чужим – как в комнате, где за стенами смеются люди в масках. Я смотрю на этого… странного мужчину. На его перекошенную улыбку, на растрёпанные волосы, на белый сюртук с торчащими железками. Слишком нелепо. Слишком… неправдоподобно.

– Это всё Григорий, да? – слова сами вылетают – короткие, острые, как выстрел.

Он моргает. Один раз. Медленно. Никаких показных «ах» и «ой», никаких драматических жестов.

– Кто?

Сжимаю стекло ещё сильнее.

– Григорий Островский. Коллекционер. Мастер всех этих… шоу. Выставка. Картина. – Говорю быстро, глотая воздух между словами, потому что иначе просто сорвусь. – Это всё он придумал, да? Новый уровень развлечений? Я упала в картину – а теперь вы тут, актёры, должны довести меня до белого каления? Смотреть, когда я сломаюсь?

Осколок в руке дрожит. Мужчина подаётся вперёд на полшага – не угрожающе, скорее будто разглядывает редкое насекомое.