Инсоленс. Пустая из Кадора - страница 4

Я стою в дверях. Мозг ещё не догнал, где я, но тело уже понимает: я попала куда-то, где не должна быть.

Что это за место?

Слева – штабеля рам, пустые холсты. Справа – полки с красками, ржавые тюбики, засохшие палитры. Тут давно никто не убирал. Или, наоборот – никто не должен был убирать.

Делаю шаг, слышу хруст засохшей краски под каблуком. Сердце колотится в горле – сбивается, будто пытается перепрыгнуть через рёбра и выйти наружу.

И тогда вижу её.

В самом конце комнаты стоит полотно во весь рост, подпёртое массивной подставкой, как экспонат, который забыли вынести в зал. Фон – глубокий, чернильно-синий, почти чёрный. На нём – россыпь звёзд, серебряно-ледяных. Меня к нему тянет, как к дыре в реальности, которую хочется потрогать, чтобы убедиться: это всего лишь краска.

Не трогай – Инстинкт, древний, животный.

Трогай –любопытство, сильнее рассудка.

Подхожу ближе. Пальцы тянутся сами. Холодок ползёт по позвоночнику – будто подталкивает. Кончиками касаюсь тёмного участка и… ладонь проваливается. Без сопротивления, будто опустила руку в воду.

Я резко одёргиваю её. Кожа сухая, чистая. На холсте – ни следа.

– Что за…

В этот миг скрипит дверь позади.

– Анна! – Виктор врывается, быстрый, встревоженный. Его голубые глаза прошивают комнату. – Ты куда пропала? Я уже весь зал обошёл.

– Здесь… Картина. Она… странная.

Он бросает взгляд на полотно, сдержанно хмурится.

– Странная – пол галереи странные. Мы не за этим здесь.

Виктор, я серьёзно. – Поднимаю руку, показываю пальцы, как доказательство. – Я коснулась… и моя рука прошла сквозь полотно.

Он вздыхает. Терпение в его голосе – на пределе. Но под ним – тревога.

– Анна. Адреналин, плохой свет. Ты могла…

– Думаешь, я перепутала реальность с краской? – ухмыляюсь криво. – Может, именно так и исчезла Ольга? Просто… шагнула туда.

Виктор подходит ближе, обходит меня, встаёт между мной и холстом – как щит, как барьер. Его рука едва заметно отталкивает меня назад.

– Не проверяем. Ни гипотезы, ни краску, – отрезает. – Если там чёрная дыра, у нас нет страховки на чёрные дыры. Уходим.

Я задерживаю взгляд на полотне. На этом странном, неподвижном небе и звёзды на нём будто двигаются – нет, конечно, не двигаются. Просто кажется. Или не просто? Могла ли Ольга исчезнуть именно здесь? Пройти сквозь это небо, как сквозь дверь?

Возможно. Но мне не хочется это проверять.

Виктор прав. Надо уходить.

Я разворачиваюсь и в ту же секунду под ногой – что-то скользит. Может, тряпка, может, мазок краски. Может, я просто слишком тороплюсь уйти.

Нога уходит вбок. Мир накреняется.

– Чёрт, – вырывается у меня, когда я понимаю, куда лечу. Прямо в картину.

Виктор успевает повернуться. Его глаза – расширяются, тянутся за мной.

– Анна!

Слишком поздно. Полотно встречает меня не как преграда – как вода. Я не врезаюсь – я проваливаюсь. Сквозь ткань, сквозь краску, сквозь реальность.

Последнее, что слышу, – голос Виктора, сорвавшийся, отчаянный:

– Анна, чёрт возьми!

А потом – ничего, только чёрный шелест и падение.

Секунду назад я еще тянулась к Виктору, слышала его голос – «Анна!» – а в следующую всё смывается. Привычная плотность мира исчезает, ступни ускользают в никуда, и даже страх, похоже, отцепился, будто потерялся в дороге.

Тело откликается странно: тошнит, ломит в висках, руки судорожно пытаются схватиться за что-то, хоть за свою тень. Веки сдавлены, и вдруг – вспышка. Свет такой яркий, что кажется не светом, а болью. Моргаю, но всё равно перед глазами белая пустота – плотная, тягучая, беспощадная. Я не различаю ни стен, ни углов – ничего, кроме этого наглого ослепления.