Инсоленс. Пустая из Кадора - страница 3
Он замолкает, чуть прищурившись, и вдруг смотрит прямо мне в глаза, спокойно и открыто:
– А вы сами что думаете, Анна? Вы пришли искать привидение или объяснение?
Я склоняю голову чуть ближе к его плечу, разглядываю картину, будто ищу на ней что-то, что не способен заметить ни один охранник, ни одна камера. Запах масла и холста вдруг становится гуще, почти реальным, как если бы я, не переступая черту, уже знала – у этой работы есть второй слой, который проступит только ночью, когда галерея опустеет, а тени погаснут вместе со светом.
– Значит, никакого следа. Ни намёка на… – Нарочно не заканчиваю фразу. Жду. Позволяю паузе застыть на полуслове.
– Следы бывают только там, где кто-то хочет быть найденным, – говорит он. – А если призрак не оставил ни одного отпечатка, возможно, его и не было. Или он просто лучше нас.
Голос звучит ровно, но на самой границе – или извинения, или вызова. Не уверена, что знаю, что он сейчас чувствует и понимаю, что именно это ему и нужно.
Я уже готовлюсь сделать ещё один шаг – какой-то новый финт, хитрую фразу, вдруг сменить тему на искусство, а потом вернуться к исчезновению, – но Григорий вдруг легко склоняет голову, на этот раз чуть дольше задерживая мой взгляд.
– Простите, – произносит он с той почти безупречной учтивостью, которая одновременно и стена, и приглашение к возвращению, – мне нужно уделить внимание другим гостям. Сегодня, увы, слишком много тех, кто ищет загадок.
Он тянется к моей руке – на прощание и я вдруг чувствую, как под кожей замирает ток – смесь досады и азарта, будто мне только что показали дверцу в тайник, но ключ придётся искать самой. Вижу, как его пальцы касаются моей ладони, и вдруг, с той самой точки соприкосновения, по коже расползается волна холода – как будто кто-то вылил на нервы жидкий лёд.
Пространство качнулось. Легко, но сдвинулось. Мне вдруг… жарко. Холодно. Голова… кружится?
Чёрт. Только не сейчас.
Усилием воли сохраняю улыбку. Не хватало ещё упасть в обморок у Григория на глазах – великолепный способ закрепить впечатление.
– Взаимно, – выдыхаю наконец, едва заметно кивнув.
Коллекционер отпускает мою руку и отворачивается. Плавно, будто уходит не от меня, а обратно в свой мир – холстов, теней и тихих фраз.
А я поворачиваюсь и почти бегу прочь. Ноги ватные, будто трясина, засасывающая меня на каждом шаге. Голова всё ещё кружится – ловлю себя на том, что не могу сосредоточиться ни на чьих лицах. Всё вокруг – как за стеклом, затуманенное, нереальное.
Нужно Умыться. Просто умыться. Может, холодная вода вернёт меня в тело.
Оглядываюсь и замечаю в углу, в полумраке – дверь. Интуиция, та самая, что спасала меня не раз, толкает к ней, как к последнему островку.
Шагаю туда, к этой двери, как к спасению. Каблуки слегка проскальзывают по полу, сердце стучит не там, где должно, – выше, в горле, прямо под кожей.
Это усталость. Переутомление. Пятая неделя без сна, без передышки, без себя.
Виктор же говорил: «Возьми выходной, Анна. Пока не стало поздно.»
Похоже, поздно.
Толкаю дверь, надеясь увидеть кафель, зеркало, воду. Что угодно обыденное, земное, настоящее. Но нет. Делаю шаг внутрь – и замираю.
Это не туалет.
Комната – не освещена полностью, только пара лампочек на потолке. Всё захламлено. Мольберты, банки с краской, кисти, тряпки. Всё пахнет старым деревом, пылью, льняным маслом. Воздух густой, неподвижный, как в сундуке с воспоминаниями.