Они напоминали Петра и Февронию, в честь которых придуман праздник – День семьи, любви и верности. Мы его, конечно, не отмечаем, но он существует, чтобы дать отпор чуждому влиянию святого Валентина.
Я любовался. Хотя юноша был неказистый и прыщеватый. Типичный такой Петр. А девушка – плотная и круглолицая. Вылитая Феврония. Я их так и буду называть.
А как они целовались! О, как они целовались! Сначала долго – на остановку-две. Потом слегка отстранятся и смотрят друг другу в глаза, блаженно улыбаясь. И снова – поцелуй на остановку.
Наконец, они о чем-то увлеченно заговорили:
– Но я же в прошлый раз…
– Ты что-то путаешь, это я в прошлый раз…
– Ну давай вместе…
Тут уж я загрустил. Все-таки чужое счастье можно переносить в ограниченных количествах. Мне представился их прошлый раз. Я представил заодно их будущий раз.
– Я, по-твоему, кто? – вдруг как-то не в меру возбужденно спросил прыщеватый Петр.
– Да уж известно!
Подобный диалог – признак грядущей ссоры. Потому что ответ: «Да уж известно!» – считается хамским. Здесь, видимо, дело в присущей человеку самокритичности. Что, собственно, ей известно? Мало ли что? Но он почему-то твердо знает, что ничего хорошего.
Петр разгорячился и требовал указать, кем именно он является.
– Ты ничтожество, – ответила, наконец, Феврония.
Такой ответ ничего не разъяснял.
– Просто я умеренно зарабатываю, – сказал Петр.
– Ты зарабатываешь больше меня, – возразила Феврония.
– Ненамного.
– Но ты мужчина.
– Предположим, – деловито заявил Петр.
Неужели я правильно догадался? Пусть я буду неправ. Оставьте мне хоть огрызок веры в прекрасное. Прыщеватый жлоб Петр не оставил:
– То, что я мужчина, – сказал он, – еще не повод платить за тебя в маршрутках.
– Ах, так, – сказала Феврония. Встала и пошла к выходу. Но быстро поняла, что уйти просто так, с гордо поднятой головой, не получится. Надо заплатить. Иначе шофер не выпустит.
Сейчас, думаю, Феврония швырнет шоферу сотню, скажет: «Сдачи не надо», – и выйдет.
А я, пожалуй, тоже что-нибудь швырну и выйду вслед за ней. Мало ли что круглолицая. В этом тоже есть свой шарм.
Но гордая Феврония начала пятиться и плюхнулась назад к своему прыщеватому кавалеру.
– Ладно, давай считать.
Некоторое время они пререкались. Передавали друг другу мятые десятки и мелочь. В конце концов разобрались.
– Мы теперь всегда будем платить поровну, – прощебетала Феврония. – Правда?
– Ну конечно, – ответил Петр.
Разрешив затруднения, парочка занялась тем, с чего начала. Продолжила чередовать длинные и короткие поцелуи. Я больше не любовался. Вообще не смотрел.
Меня мучил другой вопрос. Он зарабатывает немного больше. Если всегда и везде платить поровну – куда девать эти «немного больше»? Куда он их будет тратить? На других Февроний? А как же семья и верность?
Хотел спросить, да природная скромность помешала.
У «Ахмета» я с лету заказал четыреста граммов. Потом еще четыреста. Не подумайте плохого, я еще заказывал «Твикс». Правда, только в первый раз.
– Здравствуй. Давно за тобой наблюдаю.
Напротив меня присел мужичок восточного вида. Вроде не старый, но с очень морщинистым лицом и со шрамом через всю щеку. Он мог бы играть в «Белом солнце пустыни». А может быть, сидеть в чайхане, курить кальян и примеривать вечность.
Что он сказал? Наблюдаю. Да еще давно. Подозрительно. В последние дни все подозрительно.
– Тебе, – говорю, – чего?
– Я – Ахмет.
