Напряжение возникло не просто так. Настя намылилась на стрелку с Гургеном. Вместе со мной. Совершенно ни к чему. Подобные вещи предполагают конфиденциальность. Решаются один на один. Я сыпал аргументами. Я, как всегда, забыл, что передо мной упертая барышня, и я стреляю по мишени, которую давным-давно сняли и отнесли в чулан.
– Ты мне не доверяешь? Думаешь, я прикарманю бабки, а тебе скажу, что отдал Гургену?
Она мне доверяет, но деньги, между прочим, нашла она. Ей и решать. Удар ниже пояса. Запрещенный правилами, но, тем не менее, – нокаут.
Мы поехали. Настя ожидала веселого приключения. Она забавлялась в метро, где, по собственному признанию, не была ровно восемь лет. Ее смешили турникеты, разящие человека в самые интимные места. Автоматы, выплевывающие жетоны и сдачу. Женщины, одетые в демисезонные пальто. Наконец, я усадил ее и встал рядом.
Я не ожидал никакого приключения. Я думал о том, что скажет Гурген, получив деньги. Сколько еще потребует? Что потребует, я не сомневался. И главное – мне казалось, за нами кто-то следит. Кто-то сверлит мне спину и уже добрался до позвоночника. Я вертел телом, головой и глазами. Надо успокоиться, это просто нервяк. Головняк породил нервяк. Все нормально.
Я уставился в рекламу. «Стеклоочиститель Aktiv для стекол». Что за стиль? Стеклоочиститель для стекол. Освежитель для гороступа. Покупай тупо. Когда это было? Когда мы сочиняли очистительные слоганы? Недавно? Совсем недавно – в прошлой жизни.
И все-таки – для чего еще может быть стеклоочиститель? Для мытья посуды? Какие идиоты делают рекламу! Но идиотизм производителей меркнет в сравнении с идиотизмом покупателей, отупевших от прелестей общества потребления. Помню рекламу Zanussi. «Вода закипает при ста градусах. Доказано Цельсием». Я рвал и метал. Приставал ко всем подряд. В том числе к надменным выпускникам технических вузов. Есть у меня и такие знакомые. Они никогда не объявили бы атом маленьким железным шариком. А вода от Zanussi их не смущала.
– Вода закипает тогда, когда закипает, – орал я. – Она закипает тогда, когда ей захочется. А Цельсий всего лишь придумал, что это будет сто градусов. По Реомюру вода закипает в восемьдесят. Жизнь вообще сложная штука. Доказано мною.
– Ты чего разорался? – удивлялись знакомые из технических вузов. – Давай-ка лучше освежись, у тебя налито. Коньячок сегодня пьется – просто зашибись.
Как прикажете жить в этом мире? Мне, тоскливому аналитику.
Мы приехали. Выбрались на поверхность и встали в условленном месте. Никого. Десять минут. Пятнадцать. Чей-то взгляд – нет, уже чьи-то взгляды – пронзали меня насквозь. Во всех направлениях. Даже Настя занервничала. Прижала сумочку к груди, а сама прижалась ко мне. Как котенок.
У ларька стоит кавказец и жует пирожок. Смотрит в нашу сторону. На нас?
Еще один – у «Роспечати». Что ему делать у «Роспечати?» В кожаной куртке и со лбом в два пальца. Третий. Четвертый. Идут к нам. А где Гурген? Пропал он в самом деле или не пропал? Жив он или нет?
Я успел подумать, что и холодный пот – не фигура речи.
– Видишь отстойщиков? – сказал я Насте. – Иди к ним, садись в машину и уезжай.
– Я с тобой, – отрезала Настя. Декабристка хренова.
– У тебя деньги. Иди.
Она пошла. Это еще что такое? За нашими кавказцами тоже следят. Я заметил бритоголовых. В точно таких же кожаных куртках. С точно такими же лбами в два пальца.
