Праги на часовых не действовали:
– Не, нет и только нет. Никакого спирта, ничего не выносить за территорию.
– Тогда, – рассказывает Василий Аркадьевич, – я воспользовался книжкой “История ВКПб “. Изучил все страницы, а после изучения, зачем мне они? Вырезал в них по размеру фляги окно и стал укладывать в него тару. Проходил на поле, работал, подходил к заправщикам и заправлялся. Укладывал флягу в “Историю ВКПб” и преспокойно проходил КПП.
Мать Валерия не работала, занималась домом и двумя сыновьями. Смирнов бывал в их доме в будни и в праздничные дни, когда накрывался хороший стол. Мать и отец Валерия любили петь. Пели много, вдохновенно, в два голоса или сольно по очереди. Смирнов подтягивал понемногу, потихоньку. Пели, по–видимому, и старинные русские студенческие песни:
– На свете жил студент веселый. Любил он женщин, любил вино,
Но не любил он труд тяжелый, к монашкам лазал он в окно. и другую:
– В гареме нежится султан. Ему счастливый жребий дан
Он может девушек любить, хотел бы я султаном быть.
Но нет, он жалкий человек – вина не знает целый век.
Так запретил ему Коран – вот почему я не султан.
Любовь к песням и пенью входили в Славочку с детства. Песни под аккомпанемент гитары пела ему мама, Анна Ивановна. Пела красивым голосом, задушевно. Да и песни были красивые мелодичные, нравились Славочке. Многие из них он запомнил на всю жизнь и поет до сих пор. Мама напевала старинные русские романсы и цыганские песни. Звучали „Соколовский хор у Яра”, “…я выхожу одна на балкон…”, песни из репертуара знаменитой до войны цыганской певицы Ляли Черной. Так Смирнов и полюбил пенье и в компании, и для себя одного. Пел и дома в одиночестве, и в лесу, и в поле, и в банкетных компаниях без всякого стеснения, смело и с большим удовольствием.
Проходная Дизельного завода, РДЗ. Позвонил Василию Аркадьевичу, тот на проходную – и вот Смирнов у него в ОК. Вошел с большой надеждой. Каждый отказ усиливал чувство безнадежности и приводил в унынье. Теперь идет к хорошо знакомому человеку, почти другу. Но снова звучит:
– Не имею права, ты, Слава, молодой специалист, закон запрещает тебя принять. Жди ответа из главка твоего почтового ящика.
Ответа из главка судостроения все нет. Побывал и в отделе кадров завода РЭЗ, что напротив РДЗ. Доехал до далекого завода ВЭФ. И везде звучал тот же ответ, который услышал от Василия Аркадьевича. Иногда в ответах звучали интонации почти ужаса, мол, вы говорите о настолько опасном, грозящем тюрьмой деле.
И вот удача – проектная организация “Оргпроектцемент” московского Союзного подчинения, видимо, Главцемент не побоялась принять молодого специалиста. Так Смирнов снова стал работать конструктором в окружении далеко немолодых инженеров. Были и совсем старые. Унылые, грустные. – Почему они такие, – удивлялся Смирнов. Ведь имеют работу, получают зарплату. Побывали бы, как он, почти месяц безработными, были бы радостными, как он теперь, будучи принят в бюро. Не знали они русской пословицы: День меркнет ночью, человек – печалью и давали себя чувствовать пожилыми и печальными. Но вернувшись с обеда, как-то странно бодрились, даже, пожалуй, были веселы. Винный запах выдавал причину – не только закусили, но и выпили. Признавались, что без бокала шампанского не обедают.
Удалось Смирнову побывать и в командировке на Броценском цементном комбинате. Печь обжига сырья была бесконечно длинной, толстой и вращалась. От нее исходил жар. Ему же пришлось эскизировать вытяжное устройство рукавов, через которые подавался цемент в тарные мешки. Пришлось залезать на самый верх высоченной многорукавной башни, похожей на голову слона, с которой свисали несколько хоботов брезентовых рукавов – цементоводов. Под потолком цеха стояла жара, пот скоро появлялся на лице, на руках, заливал глаза, налипала цементная пыль. Закончив эскиз, слезал, отряхивался, отплевывался от набившейся и в рот, и в нос пыли – словно побывал в жарком бою.
