— Я чту память Горислава, — вдруг снова заговорил тысяцкий.
— И, зная, что я причастен к смерти князя, ты всё равно решил остаться со мной.
— Он был знатным предводителем, столько походов вместе, — задумчиво произнёс Заруба. — Пусть покоится мирно его душа в Ирии. Я слышал много разговоров о ссорах. И не стану говорить, что ты прав, поступив так с братом, пусть тот и искупил вину своей жёнушки. Уж мне-то ли не знать цену жизни? Мне жаль его — он не осознал своей ошибки, и ты не дал ему возможности принять тебя как брата, хотя в последнее время, верно, предчувствуя погибель, он был на пути к тому.
Слова тысяцкого покоробили, сжав грудь в тиски.
— Зачем? Зачем, Заруба, ты говоришь мне об этом сейчас?
— Хочу знать, сожалеешь ли ты?
Воин пристально смотрел, не давая возможности уйти от ответа, и Марибор ощущал себя беспомощным и уязвимым, будто он снова оказался на сходе, и на него смотрит множество осуждающих взглядов. И как бы он ни желал отгородиться, да только хуже делал. Может быть, всему виной гордыня. Творимир часто упрекал его в этом.
— Иногда, — ответил Марибор. — Но, ещё ни разу я не простил его, сколько бы ни пытался.
— Верю, — ответил тысяцкий. — Я пошёл за тобой потому что ты сильнее Горислава и уж не вровень Данияру, я уважаю их, но сын князя слишком мягок, слишком шаток его дух, ему ещё крепнуть и крепнуть, если б не Радмила, её настойчивость, лежать бы ему вместе с Гориславом в сырой земле. Настоящие воины рождаются нынче мало...
Внутри Марибора стало мутно, размышляя над сказанным Зарубой. Сидели какое-то время в молчании, каждый думая о своём, и только кто-то из мужей начал всхрапывать во сне, разбавляя лесную тишь.
— Как думаешь, ждут ли нас в остроге? — вдруг спросил Заруба, выныривая из смутных дум.
— Будем надеяться, — поднял княжич глаза на тысяцкого. — Другого выхода у нас нет. Поживём — увидим, но будьте готовы ко всему.
Заруба качнул головой, снова уставился в колышущийся огонь.
Спать окончательно перехотелось и оставаться на месте — тоже.
— Вот что, — поднялся Марибор со своего места, поднимая с земли оставленный у поваленного дерева пояс с ножнами. — Я тут покараулю, а ты иди, ложись.
Заруба посмеялся тихо, оглядывая Марибора.
— Нет, княже, спать мне тоже не хочется.
— Тогда оставайся, а я пойду, осмотрюсь, — подпоясавшись, Марибор не стал накидывать кожух, хоть и знал, что ночи в последнюю седмицу выдавались прохладные.
Заруба твёрдо кивнул.
— Только далече не уходи, княже, — забеспокоился он, остерегаясь незнамо кого, — мало ли, какая напасть живёт в этих лесах ночью.
Марибор отступил, удаляясь в тень зарослей, и шагал до тех пор, пока не погасли отсветы костра за кущами, а его не объяла тьма да холодная сырость леса. Княжич остановился тогда, когда понял, что бежит от своих мыслей.
«Заруба взбередил же душу»
Постояв на месте, Марибор глубоко вдохнул и выдохнул выстуженный ночью воздух.
Вдалеке гудит, как в трубу, болотная выпь. Подняв подбородок, княжич вгляделся ввысь, пытаясь различить среди сплетения крон небо, но увидел лишь черноту, даже мерцание звёзд заволок то ли туман, то ли дым от костра. До рассвета ещё далеко, и в тиши изредка поскрипывают сосны, доносится хруст ветвей, шорохи, видно, ночные звери вышли на охоту. Вокруг на сотню саженей ни одной человеческой души, только дремучие дебри да вековые деревья. Стоило им покинуть границы Волдара, селения всё реже стали попадаться, а вскоре и вовсе сплошные чистые луга потянулись, а потом и леса, и больше ни одного селения так и не попалось на пути. Но завтра они должны выйти к обжитым местам, там по слухам разжилось племя вергенов.
