Искушение Агасфера - страница 9

Лишь закончив рассказ, Агасфер спохватился и, вспомнив свой предыдущий мужской опыт (женщины любят ушами), заговорил горячо и убежденно:

– Губы твои, как лепестки роз, госпожа. Бедра твои как колонны храма Иерусалимского, греческий мрамор не сравнился с белизной твоей шеи… Твои уши как розовые раковины морские, отливающие перламутром…

– Твое красноречие говорит о твоей образованности и тонком вкусе, – с улыбкой поощрила красавица. – Называй меня просто по имени.

– Я… не знаю твоего имени, госпожа, – признался Агасфер.

– Как?! – гневно вскинула она бровки. – В прошлый раз я назвалась, а ты даже не запомнил?! Убирайся прочь!

Незряче скатываясь с обрыва, он готов был разбиться насмерть, как вдруг до него долетел ее хрустальный голосок:

– Меня зовут Эсфирь!

Вечером его, безутешного, как всегда успокаивал добрый многомудрый Иосиф:

– Ах, Агасфер, Агасфер, – глухо говорил он, тиская в кулаке бороду. – Ты перетоптал всех доступных женщин Иерусалима, но так и не научился понимать женскую душу.

– Она совсем не похожа на смиренных дочерей Иудеи, – заметил Агасфер, как бы оправдываясь.

– Александрия… – пояснил Иосиф. – Там совсем другие нравы…

– Лучше бы мне умереть, – отчаивался Агасфер.

– Напротив, тебе надо жить и радоваться! – возразил сапожник. – Если женщина пожаловалась на скуку – это верный намек, чтобы ты за ней поухаживал. Если она обиделась, что не запомнил ее имени – значит, ты ей не безразличен…

– Но у нее много поклонников, – перебил Агасфер.

– А когда много – значит, никого в сердце, – засмеялся Иосиф.

– Я видел все это, – говорил ткач Самуил, возлегая с бокалом вина за триклинием в доме Мардохея и степенно оглаживая смоляную бороду. – Это было в Бетании, на берегу Иордана, где крестил Иоанн. Я шел на торжище в храме Иерусалимском и собственными глазами видел, как Иоанн узнал идущего к нему Иисуса и сказал: «Вот жертвенный Агнец, который берет на себя грех мира! Это о Нем я говорил: «Идущий за мной стоит выше меня, потому что Он существовал еще задолго до меня».

– Этот сумасшедший Иоанн – главный враг Закона, – недовольно заметил Мардохей. И, подставив свой наполненный бокал напросвет солнечному лучу, со смаком произнес: – Какая глубина цвета, истинный рубин… А какой букет… Знакомый грек доставляет мне его прямо с Кипра.

Вино было жидким, подкисшим, и Агасфер не сомневался, что его изготовил из местной лозы не слишком искусный винодел.

Незадолго до этого, прежде чем пригласить гостя к столу, Мардохей с гордостью водил Агасфера по своему новому жилищу (его дальний родственник Самуил отдыхал в одной из комнат после паломничества к Иисусу), покрикивая на прислугу и безудержно расхваливая это просторное, но безалаберно спланированное строение, захламленное домашним скарбом: казалось, новоселы наспех побросали в нем вещи, так и не найдя всякому предмету своего места.

На кухне Агасфера удивило, что тучная жена Мардохея Ревекка, завязав на спине рукава темного одеяния, сама вымешивает тесто, в то время, как две молоденькие служанки скрытно бездельничают, вяло перетирая посуду. («Никому не доверяет, – шепнул Мардохей, подмигнув. – Считает, что только она все делает правильно».)

– И я видел собственными глазами, – продолжал Самуил, – как Дух Святой спустился на Иисуса с небес в виде голубя, а Иоанн возвестил: «Я свидетельствую, что Он – Божий Сын!»

– Этого сумасшедшего Иоанна надо судить, – сказал Мардохей, потянувшись за жареным кекликом. – А ваш так называемый Божий Сын окружает себя мытарями и падшими женщинами, будто и сам он «ам-хаарец», простолюдин. С таким постыдно молиться и делить трапезу. «Невежда не боится греха, ам-хаарец не может быть праведным».