Лавка месье Антуана терялась за горизонтом печальных вздохов, ибо они были отнюдь не в Париже, а в Дельфах. Волею судьбы, превращавшей его среди этих преступниц в палача. Чего Дионис, будучи и сам поэтом, жутко стеснялся. А потому и хватал за горло всех подряд сортов вина. Что они потом и распивали, распевая под видеомузыкалку популярные тогда куплеты. И альбом с фотографиями, которыми Афродита шантажировала память Фетиды, требуя от неё словесных отрыжек воспоминаний.
– Смотри, – показывала она Дионису, но как бы Фетиде, рожицу, гротескно впившуюся зубами в шампур с шашлыками, – помнишь, это мы ездили с Аресом в Рим? А это…
Пока не кончилось вино.
– Вино обладает удивительной способностью менять мнения, – меланхолично заметил Дионис, разливая остатки по бокалам. – Особенно, когда рядом нет ужина и никто не навязывает вам свой курс их обмена на ревальвирующие из револьвера новизны опасные выводы. Когда собеседник начинает буквально «лить пули». И нет чтобы поддержать его падающую в яму недопонимания инициативу, все пытаются поставить это ему в упрёк. Но не найдя в нём места, поставить это ему в шкаф. Взвалить ему это Это на тонкие плечики. То, напротив, раздувая это никому уже не нужное ЭТО, как воздушный шар, и улетая на нём в небо своей завышенной самооценки. Лишь бы не признавать его мастерство лудильщика. Превосходящего своими литыми формами убогий формализм собеседника, доставшийся ему на курсах кройки и шитья костюмов своих оценок. С которыми тот и примеривается ко всем, с кем общается. Превращая общение в примерочную. Тогда как подлинная цель общения – гримёрная! И разве кто-то виноват, что в вас нет краски? Что вы не умеете работать с тенями, оттенками смыслов? До сих пор, хотя уже никто не пользуется свинцовыми белилами, считаете, что грим ядовит?
Хотя, в целом, Дионис нашел, что у Афродиты было очень мило. Обстановка, как говорится, располагала. Особенно, утопленная в стену кровать с красным, свисавшим прямо с потолка, балдахином, на которой он меж двух «Танюшек Лариных» и уснул.
Не стоит забывать, что это ему понравилось.
Когда Дионис проснулся и увидел Афродиту без одежд, он удивился совершенству строения её тела. Оно представляло собой восхитительную реконструкцию тела Венеры Милосской по поднятому со дна куску мрамора дивным реставратором, сумевшим вдохновить жизнь в зализанную волнами статую, обтянув её нежнейшим коричнево-розовым атласом кожи и проложив под ней магистрали капилляров. Дав, таким образом, этому античному произведению искусства вторую жизнь.
Которую само произведение наивно считало не только первой, но и единственной. И достойной не только простаиваний на постаментах в начищенных восхищением глазах возлюбленных Дионисов и, в тяжёлые для её мраморной души дни, простых смертных, облегчавших её душу и свой кошелёк, но и – импровизации в поисках моментов Радости. Культу которой Афродита трепетно поклонялась. И для исполнения обряда коей Дионис, вообще-то, изначально и был включён тогда в чертог ея покоев.
И впервые обнял её тогда, как бы случайно прижавшись к ней во сне. Не смея её поцеловать и разбудить, прервав эту самую волшебную в его жизни Сказку. Пользуясь тем, что Фетида и Афродита ещё спали.
И Афродита через пару минут проснулась. От непонятного ей самой, переполнявшего её наслаждения. Открыла глаза и молча улыбнулась, понимая, что её поклонник уже давно не спит. С закрытыми глазами. Не смея пошевелиться. И тоже закрыла глаза, наслаждаясь его счастьем. Всем сердцем вдыхая аромат этого запретного для них обоих ещё плода, не в силах его вкусить.
