Исповедь детдомовки - страница 23

– Кушать хочешь?

Я кивнула головой. Тогда она подожгла еще пару свечей и стала жарить на плите фасоль с куриными яйцами.

На счет отсутствия удобств в квартире. Андрей лично в квартире устроил такой холокост. Он перерезал провода в квартире, перерубил горячую воду, чтобы побыстрее выжить Аню из квартиры. Но она быстро приспособилась к таким условиям жизни.

Не зря она же в год крысы родилась. Такие животные быстро адаптируются к любым условиям проживания.

Мы поели, и я пошла спать на свою старую двухъярусную кровать. Первый ярус был завален вещами, поэтому я предпочла подняться выше.

Остаток лета я провела более-менее спокойно, но без нормальных условий для жизни. Днем я гуляла во дворе, а ночью в полной темноте сидела одна и ждала, пока они вернутся с работы, играя с огарками свечей.

Наступила осень, и нужно было возвращаться в школу. Первым делом я подошла к классной руководительнице и рассказала ей потрясающую новость:

– Марина Николаевна, я теперь с мамой живу, представляете, – радостно сообщила я ей.

Она встревожено на меня посмотрела.

– Наташ, давай я позвоню в приют, может, туда поедешь? – спросила Марина Николаевна.

– Нет, не надо, у нас все хорошо, – убеждала я её.

– Ты уверена?

– Конечно, я уже пол-лета с ней живу. Она изменилась.

Она неодобрительно на меня посмотрела и сказала:

– Если что-то случится, ты мне обязательно расскажешь? – спросила она.

– Хорошо, – сказала я и бодро пошагала в класс на уроки.

Приходя домой после школы, первым делом я бралась за уроки, пока на улице не стемнеет. Так продолжалось несколько недель. Пока кое-что не изменилось. Бывало так, что в выходные дни Сабир оставался со мной дома, пока Аня была на работе. За пару месяцев я привыкла к его присутствию и постепенно доверчиво стала относиться к нему. В один из дней он предложил мне поиграть в телефон. Мы резвились на кровати, и ничего не предвещало беды, пока он не предложил:

– Ты когда-нибудь видела, что у мальчиков в трусах? – спросил меня он.

Я помотала головой.

– Давай я тебе покажу, – игриво продолжил он.

Он снял с себя штаны. Я резко отвернула голову, это было слишком противно для моего детского сознания.

– Не бойся, давай ты его потрогаешь.

Он взял мою руку и стал водить ей по своему органу. На мои попытки вырвать руку, он сжимал ее сильнее.

– Мне больно, пожалуйста, отпустите мою руку.

– Я отпущу тебя, если ты кое-что сделаешь, – более грозно сказал он.

Мое сердце стало бешено колотиться, я понимала, если сейчас не выполню то, что он просит, меня могут избить. Он приподнял одеяло и схватил меня за шею.

– Теперь ты должна его поцеловать и облизать, как чупа чупс облизываешь. Поняла?! – сжимая сильнее мою шею, спросил он.

– Угу, – сквозь слезы ответила я.

Он томно вздыхал и все крепче сжимал мою шею, заставляя меня не останавливаться.

Я не могу описывать подробности того, что он заставлял меня делать и как. Мне просто очень тяжело вспоминать этот ужасный день в своей жизни. Я жалею, что не рассказала в суде об этом, не дала показания против него за изнасилование. Мне было стыдно об этом говорить до сегодняшнего дня. Для восьмилетнего ребенка это была сильная моральная травма и, если кто-то был жертвой насилия, то он поймет, что о таком не кричат на каждом углу, тут нечем гордится. Я просто старалась забыть этот момент, стереть его из памяти, но раз я исповедуюсь тут сейчас, мне нужно рассказать, что я чувствую и как пережила это.