Исповедь детдомовки - страница 28

В приюте, где нас было всего двенадцать человек и каждого я знала в лицо, я с каждым могла спокойно поздороваться и пожелать приятного аппетита. Тут же было в десятки раз больше детей и запомнить каждого по имени казалось нереальной возможностью.

В столовой стоял дикий гул, все ели, обсуждали, а воспитатели постоянно делали замечания. Я внимательно изучала детей и смотрела на их поведение. Манеры приличия, которые мы соблюдали в приюте, здесь отсутствовали вовсе. Напоминало пир викингов в древние временна. Лишь единицы вели себя спокойно и не раскидывались едой.

После ужина я поднялась к себе в комнату, села на кровать и пыталась себя чем-то занять. Ребенком я была не слишком общительным, мне было проще абстрагироваться от нового общества. Но, к сожалению, одной мне дали побыть недолго. Заходили новые и новые дети, которые хотели со мной познакомиться, а, так у меня был целый пакет сладостей, я их добродушно раздавала, надеясь на то, что это укрепит нашу дружбу. Мне постоянно задавали одни и те же вопросы. Откуда я? Почему сюда попала? В момент, когда я рассказывала о себе, одна девочка обратила внимание на мои кривые зубы и воскликнула:

– О, смотри, какая зубастая!

– Я не зубастая! – крикнула я на неё.

Это была фатальная ошибка. За то, что я среагировала меня быстро начали дразнить.

– Зуби зуб, зубастая, – дразнили меня другие дети.

Я кричала и кидалась в них тем, что находилось у меня под рукой. На мои крики пришла воспитательница и приказала всем разойтись по своим комнатам. «Зубастая» – клеймо, которое закрепилось за мной до самого выпуска детского дома.

Позже я постоянно буду слышать колкие фразы, связанные с моими зубами. Так как эмоциональность у меня была повышена, а психика расшатана, реагировала я на измывательства бурно: дралась, кричала. А если не реагировала с первого раза на «клеймо», в меня плевались или специально толкали, чтобы спровоцировать меня на агрессию.

В детском доме это было своего рода развлечение – издеваться над тем, кто слаб или имел внешний недостаток. Это было начало моего нового ада, который длился долгих семь лет.

На следующий день меня повели в школу. Заканчивала я тогда четвертый класс, доучиться в старой школе не предоставлялось никакой возможности, поэтому меня перевели в ту, куда ходил весь наш детский дом. Путь до школы занимал минут пять, дорога вела вдоль леса и болотистых мест.

Учились мы в простенькой старой школе, наравне с детьми из деревни и города. Нас было два класса. 4а был укомплектован детдомовскими, в 4б были домашние дети. Придя в младшее крыло школы, я увидела некое разделение. Девочки сидели на одном подоконнике, мальчики – на другом. В квадратном коридоре было два наших класса, и с другими детьми мы особо не пересекались. Начали приходить учителя, нашего почему-то я узнала сразу. Женщина лет сорока, ее лицо было жутко красного цвета со злобным взглядом и строгим пучком на макушке. Именно злобным, на тот момент я понимала, что такое строгость и злость. Она криком загнала нас в класс и стала вести перекличку класса.

В классе нас было тринадцать человек, четверо детей было из семьи. Домашние… Да, именно так мы называли детей, у которых были родители и семьи. Себя же мы ощущали бесхозными и брошенными среди них, но виду никогда не показывали.

В школе на уроках для меня была передышка от издевательств, но во время перемены со мной никто не играл. На меня обращали внимание тогда, когда нужно было потешить свое эго. Поэтому я часто гуляла по коридорам и изучала стены старого здания. На территории младшей школы находилась еще школа искусств. В один из своих променадов я решила заглянуть и посмотреть, откуда издаются такие чудесные звуки музыки. Приоткрыв дверь кабинета, я стала внимательно слушать, как девочка усердно дула в длинную металлическую трубку и зажимала клавиши на нем. Увидев меня, она остановилась и капризно посмотрела в мою сторону.