Жаль, палатка одна на четверых. А то бы ночью я одичал на этом диком месте не на шутку!..
Вдруг послышался треск моторки. К нашему месту причалили два чувака в сапогах и в брезенте. Они заметили Маринку с фарватера и пошли, как рыба на приманку.
Русские мужики не грешат приличием и разнообразием. Тут же обступили мою жену, не обращая внимания ни на маленькую девочку, ни на меня с Юрием Ивановичем. Послышались мужские голоса, требующие со смешками от девушки какого-нибудь невинного распутства. Она застыла розовым столбиком.
– Эй, ребята! – мой тесть подошёл к ним взволнованный. – Что нужно? – и приказал Марине. – Иди в палатку, оденься!
Она убежала, коротко взглянув в мою сторону. Мол, а ты где?
А я находился в оцепенении. Видел дочку в метре от себя, слушал разговор тестя с непрошеными гостями, разглядывал нос их моторки на берегу и стоял столбом, ни в чём не принимая участия.
Так прошло минут десять. Чуваки пожали руку Юрию Ивановичу, сели в лодку и запустили мотор. Через минуту их здесь не было. Тесть что-то мне сказал, Соня рассмеялась, Марина пришла в футболке и джинсах, я что-то отвечал, кажется, шутил или поддразнивал жену. Не помню.
Садилось солнце. Быстро темнело. От реки шёл сырой холод.
– Давайте ужинать, – предложил тесть.
Я пошёл собирать дополнительные дрова к костру. Марина достала из рюкзака наши припасы и бутыль воды. Юрий Иванович сложил удочки. Соня ему помогала. Потом мы ели и за чаем над чем-то смеялись.
Мне казалось, что надо мной. Ночь мы провели в палатке. Перед сном тесть разбросал вокруг неё листья.
– А это зачем?
– Если кто-нибудь чужой подойдёт, то мы сразу услышим. Листва зашуршит. Проверенный охотничий способ.
Ночью я не спал. То слышал шорохи, то треск моторки, то ещё черт-те чего…
«А ты трус, Серёга, – думал я, уставившись в темноту. – То есть даже не трус, нет. Ты просто никчёмный тип. Ничего не умеющий, ничего не желающий, ни за что не отвечающий. Даже за безопасность своих женщин. Дерьмо! Слабак! Типичная городская квашня!»
Утром я упросил тестя вернуться в город. Он почти не возражал. Видя, что я скис, Юрий Иванович вернул нас в Барнаул, собрал в обратную дорогу, расцеловался с дочкой и внучкой, надарил каких-то конфеток-фруктов и через день проводил в аэропорт.
В Москву мы летели четыре часа, догоняя время. Вылетели в полдень и ровно в полдень приземлились в Быково.
– Извини, – сказал я Марине, когда мы были уже дома, в нашей однушке. – Чё-то я тебя с Сонькой надул. Надо было сидеть тогда на Оби и не рыпаться.
Жена улыбнулась одними глазами. Это значило, что я прощён.
Следующим летом, так же втроём, мы побывали у наших родственников в Минске. К сожалению, я мало что помню из той поездки. Всё-таки почти сорок лет прошло. Жили мы у Лены с мужем в трёхкомнатной квартире в центре Минска. Лена почти не изменилась, просто стала веселее и болтливее. Муж её целыми днями травил меня «Песнярами», которые были их национальной гордостью. Соня по вечерам смотрела по телику передачу «Калыханка» – «Спокойной ночи, малыши» по-белорусски. Она веселилась, слушая белорусских лисичку, медвежонка и енотика, говорящих как бы на понятном, но смешно переделанном языке.
Когда-то мы так же веселились в Полоцке, глядя по вечерам программу «Время» на языке белорусов. «Дорогия сябры! Глазейте программу “Час”!» В армии это было хохмой что надо.
Потом были три дня жизни в гостинице на берегу Минского моря. Хороший номер, солнце на пляже, интимная баня. Но мне было уже скучно без Москвы, друзей, театра. Говорят, что людей скучающих поддерживают два костыля: любопытство и ненависть. Здесь же их не было. Я наблюдал за дочкой и женой, скучал и как будто чего-то ждал.
