Вонючим пузырем в болоте в 1969 году лопнул мракобесный роман Кочетова «Чего же ты хочешь?» Большевик Кочетов, видимо, тоже видел признаки распада, но винил во всем Запад и нападал на нас, шестидесятников. Эта истерика сталиниста вызывала отвращение. Не верилось, что кто-то может так думать всерьез. Издевательскими рецензиями Зиновия Паперного «Чего же он кочет?» и Сергея Смирнова «Чего же ты хохочешь?» в самиздате дело не ограничилось. Схватка сталинистов с раскрепощенной оттепелью интеллигенцией продолжалась и в журналах и в творческой среде, где роман называли доносом и пасквилем на все прогрессивное, что подвигало страну к переменам. Журнал «Молодая гвардия» на всякий случай тут же напомнил коммунистические идеалы: «Нет более лютого врага для народа, чем искус буржуазного благополучия». Жить в бедности – это наше большевистское счастье. Только зачем тогда догонять и перегонять Америку? Не сшивалось что-то у старой гвардии…
В нашем доме тема эта не обсуждалась. Не слышал я дискуссий о Кочетове и во ВГИКе. Говорили, что ряд ученых, художников и философов направили в ЦК письмо против публикации мракобесного романа. Среди них не было имени ТНХ. Как-то за обеденным столом мы проехались по Кочетову. Тихон Николаевич, обычно отмалчивавшийся, на этот раз не промолчал.
– Ничего вы не понимаете, – буркнул он. Но мысль не продолжил. Из чего следовало, что не все так просто в датском королевстве. Хотя сам король сталинистом не выглядел и им никогда не был. Трудно сегодня публичному человеку его ранга сохранить себя и свой пост одновременно. Что он на самом деле думает, мы так и не узнали. Как и про то, почему уволен народный поэт и умница Твардовский с поста главного редактора «Нового мира». Идеологические бури проносились над страной невидимками.
В диссертации исследовалась маленькая, но важная часть массовой киноаудитории – киноклубы. Близкая по духу, родная, можно сказать, публика. С каким же интересом я слушал этих людей, особенно в провинции, где собирались и врачи, и рабочие, учителя и студенты. Для них кино было не развлечением, а скорее, вестником перемен, инструментом художественного анализа общества и его проблем. Люди называли вещи своими именами, и в их рассуждениях виделось больше смысла, чем в статьях иных кинокритиков. Анкеты анкетами, но было и дело. Мы с Юрой Гусевым создали Ассоциацию московских киноклубов, добывали фильмы прямо в посольствах разных стран, и если бы не очередная идеологическая атака, диссертацией дело бы не кончилось. Но оно кончилось.
Диссертация была закрыта, как объяснили, в связи польскими студенческими волнениями вокруг спектакля «Дзяды». Что за спектакль, и какое мы к нему имели отношение, никто не знал. Но секретным постановлением ЦК ВЛКСМ всякая активность вне комсомола была тут же объявлена политической инфекцией. Киноклубы, естественно, тоже. Тихо сошли на нет анкетные опросы в журнале «Советский экран», замолкла Ассоциация киноклубов, которую я даже возглавлял какое-то время. Оставалось еще полгода из трехлетнего аспирантского срока, и со мной оставались мои семинары, которые были частью аспирантской нагрузки. Дадут ли мне хотя бы полставки после окончания аспирантуры? Пока все шло путем, никто из студентов не жаловался. Не было и стукачей. Что особенно классно.
Мои семинары во ВГИКе на разных факультетах продолжатся еще почти двадцать лет. И будут не только отдушиной в сгущающемся мраке социалистической действительности, не только опасной игрой с дьяволом, но и школой самовыражения для всех нас, которые здесь собрались.
