Наступил черед других дел, перечисленных в моем памятном разговоре с Грохотом. Задания, полученные от Артема Ивановича, тоже были связаны с Русским домом.
Имя первому, наиболее важному из них, дала Варя Смолоногова, имеющая двойное гражданство – Британии и Южной Сан-Верде.
Впервые я увидел Варю на концерте симфонического оркестра из Санкт-Петербурга – еще совсем недавнего Ленинграда. Эту женщину нельзя было не заметить хотя бы из-за пышной копны рыжих волос. В антракте она оказалась в компании наших посольских, и Маргарита Генриховна, заметив нас с Катей, тут же организовала знакомство. Потом были еще какие-то общие тусовки, выставки, концерты. И, по мнению Артема Ивановича, Варя стала останавливать глаз на мне чуть дольше, чем допускали приличия.
Меня проинформировали о том, что Смолоногова как-то связана с закупкой российских военных кораблей и подводной лодки с планами перепродажи их крупному восточному соседу. В сделке были замешаны высокие адмиральские чины и совсем далеко, за горизонтом – их московская крыша.
Целью Артема Ивановича было выяснение всего и выведение на чистую воду всех – с последующим сокрытием всего и всех до нужного момента. А потому мне был дан зеленый свет на сближение с хищной орхидеей и выяснение, в частности, характера ее неясных пока отношений с Арсением Семаго.
Еще один совет Артема Ивановича, которому я не мог не последовать, сводился к рекомендации неформально пообщаться с Кириллом Вольским, моим партнером по делу аргентинского туриста и, судя по всему, сотрудником резидентуры и правой рукой генерала.
Между мной и Вольским сразу установились некоторые условности в виде неписаных и необсуждаемых правил. Мы оба знали друг о друге кое-что, о чем речь не заходила никогда, даже при разговоре наедине.
Вольский, безусловно, внимательно ознакомился с моим личным делом. Мои знания о Вольском, не считая намеков Артема Ивановича, базировались на разрозненных наблюдениях и догадках. Например, я был почти уверен, что именно Вольский добил аргентинского туриста в аэропорту – хотя лица человека в балаклаве не мог видеть никто.
По всей вероятности, Вольский был лично замешан и в расправе над сладкой парочкой. Кара справедливая, но от этого не менее жуткая. Как там говорится – все счастливые семьи похожи друг на друга, а каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. Чета Гонопольских подписалась под этим девизом кровью.
Мое сближение с Вольским продолжалось своим чередом, без резких поворотов и лишних жестов. Вольский стал иногда появляться у нас в доме, с Грохотом или без него. Катя вынесла ему определение «отвратительный красавец», хотя вряд ли помнила характеристику Ставрогина из «Бесов». К тому же она не имела ни малейшего представления об истинных занятиях гостя, но все равно видела Вольского насквозь. Женщины видят в окружающих что-то недоступное жалким мужчинам – существам всего с одной сигнальной системой.
Мои беседы с Вольским один на один сначала ни о чем, за легкой выпивкой, однажды свернули на рассуждения о смысле человеческих поступков в экстремальных условиях. Вольский утверждал, что любое насилие, вплоть до физической ликвидации, оправдано лишь соображениями высшего добра и счастья, личной чести или исполнения долга.
Я насторожился. Отвратительный красавец, подобно герою Достоевского, похоже, мучился вопросом: дошел ли он до крайней степени нравственного падения или остался шанс соскочить. Разумеется, если все это не было провокацией.
