Выяснилось это не напрямую, а из признания Вари, сделанного шепотом:
– Вольский – мой осведомленный друг и защитник. Я ему очень многим обязана.
Вдобавок она упомянула, что Контора не знает и десятой части деталей сделки. Я хотел сказать: «Именно, дорогая – не знает. Пока». Но не сказал, а тоже шепотом попросил объяснить, что Варе от меня нужно. Разумеется, учитывая тот факт, что она меня «полюбила безумно и навсегда».
Последовала реакция:
– Хочешь оскорбить девушку сомнениями?
«Уже оскорбил в сердце своем», – подумал я.
Стали выясняться замечательные обстоятельства. Давнее Варино намерение сблизиться, оказывается, было связано с планом познакомить меня с полезными для моего настоящего и будущего людьми. Во время нашего общения стала очевидной ее полная осведомленность о моей связи с Артемом Ивановичем и понимание роли нас обоих в игре, затеянной невидимыми кукловодами из высшего эшелона двух лучших разведок мира.
Всё это можно было воспринимать как байки на подушке – но только до той секунды, когда ее шепот не коснулся Семаго, а это породило необъяснимое ощущение опасной напряженности.
У меня – в который раз за последние месяцы – появилось чувство пловца в грохочущем, несущемся неведомо куда потоке: ни выскочить, ни свернуть. Особенно меня удручал бледнолицый Вольский. Роль его была еще не до конца понятна, но известные мне эпизоды с его участием кончались лужами крови и уродливыми трупами.
Предстояло вырабатывать внутреннее отношение ко всему этому, но на ум приходило только беспомощное: «Я-то здесь при чем?»
В моих размышлениях о собственной ответственности за произошедшее, происходящее и грядущее не хватало важного звена. Я понимал, что моя косвенная, а возможно, и прямая причастность к смерти всех этих людей способна отравить существование. Но постыдное ощущение своего могущества и превосходства тоже никуда не девалось. Скелеты из прошлого соединялись с трупами сегодняшними. Много лет назад забитый кастетом рыжий. Расстрелянный в упор предатель в аэропорту. Изощренно, садистки умерщвленная сладкая парочка.
И я был причастен ко всем трем эпизодам. Чувство сопричастности даже вознаградило меня новыми ощущениями: внутренней силы, уверенности в справедливости произошедшего, душевного равновесия. Так в чем же дело? Откуда сомнения?
Был еще один выход: воспламениться духом, выразить свою ненависть ко всему этому. Именно ненависть как более высокую степень по сравнению с неприятием. Она единственная может привести к оправданию перед высшими силами, ну а дальше, может быть, и к прощению. «Пусть ярость благородная…» Аристотель определил катарсис как очищение человеческих страстей через трагедию. Вот только ярость по щелчку пальцев не вызывается.
В любом случае показывать свою растерянность Варе было нельзя. Потому, придав лицу равнодушное выражение, я решил выиграть время самым естественным для текущей ситуации способом – поцелуем, обрывающим всякие разговоры. А сразу после продемонстрировать собственную осведомленность, обозвав ее «полезных людей», с которыми она собиралась меня знакомить, английскими шпионами.
Это вызвало у Вари явное замешательство. Тогда я поинтересовался, платят ли «полезные люди» за нежную дружбу.
Варя ответила:
– Да. У приличных людей это называется благодарностью за информацию.
Все эти детали стали позднее предметом детальных обсуждений с Артемом Ивановичем. В какой-то момент начало казаться, что Варя – центр вселенной.
