– Это ваш Kavalier? – спросил Тим. Девушка широко раскрыла светло-голубые глаза, вспыхнувшие яростью.
– Скоро Красная Армия покажет вам кавалера, фашистские мрази! – вдруг визгливо заорала она, и голос ее гулко отдался в высоких стенах допросной камеры. – Душегубы!.. Убейте всех нас, но вы ничего не узнаете!.. Не взять вам нашей земли!.. – она начала всхлипывать, и на прекрасном лице ее заблестели слезы. – Убирайтесь в свою Германию! Здесь вы пропадете!.. Все пропадете!.. – она зарыдала на несколько секунд, а затем замолчала и уставилась в свои колени.
– Пейте вода! – сказал Тим, из стоявшего на столе с левой стороны графина налил воды в стакан и протянул девушке.
– Уберите свою руку! – злобно выговорила она, вскинув голову и тряхнув распущенными в беспорядке, как у русалки, светлыми волосами.
– Хорошо, – сказал Тим и отставил стакан. – Йесли ви говорит всйо што биль, ви помогат сйебйе и ваш друзйа. Йа обешайу вам.
Коренева покачала головой. Плечи ее нервно вздрагивали, губы что-то беззвучно лепетали.
– Нет… – наконец, проговорила она. – Нет… не скажу ничего…
– У вас йест несколько ден, штоби думат по другой, – спокойно сказал Тим и нажал на кнопку вызова конвоя. – Думай! Спасите сйебйа и ваши друзйа! Когда будйет растрель – ничево не делат!.. Позно!
Лязгнул замок, скрипнула тяжелая металлическая дверь, и в помещение, гулко стуча сапогами, вошли двое конвойных.
– В камеру! – приказал Тим. – И ведите сюда Мухина.
– Есть!
– Есть! – ответили конвойные и подошли к девушке.
– Встать! – приказал старший. Покачиваясь и все придерживая распахивавшиеся на груди борта рубашки, Коренева встала.
– Вперед! – конвоир подтолкнул ее в сторону открытой двери. Девушка направилась к выходу, ступила в тюремный коридор; за ней вышла и охрана.
– Теперь послушаем, что следующий скажет, – произнес Тим, обращаясь к Репьеву.
– Да! – сказал тот, кивнув.
Достаточно быстро конвойные вернулись и ввели в допросную камеру Мухина со скованными за спиной руками. У стола отстегнув ему один наручник, юношу посадили на стул подследственных и вновь заковали руки уже за спинкой того. Мухин обмяк на стуле, полусогнувшись со скованными за спинкой руками, косо склонив голову, в то же время слабо пытаясь глядеть на Тима и Репьева. Это был светловолосый худощавый подросток с еще выраженными детскими чертами бледного изможденного лица, одетый в мятую и полностью расстегнутую рубаху зеленого цвета и серые брюки. Оставив подследственного скованным на стуле перед столом, за которым сидели Тим и переводчик, охранники вышли, закрыли и заперли стальную дверь.
– Мухин, ви впорйадке? – спросил Тим, видя, что подследственный юноша совсем обессилен.
– Мне плохо… – пролепетал Мухин. – Позовите врача…
– Хорошо! – сказал Тим и, сняв трубку телефона внутренней связи, запросил тюремного дежурного вызвать в камеру врача из лазарета. Вскоре снова лязгнул замок, стальная скрипучая дверь отворилась, и в полутемное помещение вместе с охранниками вошел в белой спецодежде врач с медицинским чемоданчиком.
– Что случилось? – с готовностью приступить к своему делу спросил он.
– Сделайте так, чтобы этот молодой русский человек мог бодро отвечать на вопросы, – сказал Тим, кивком указав на обвисшего в наручниках на стуле Мухина.
– Разрешите! – сказал медик, ставя чемоданчик на стол перед листами бумаги из портфеля Тима.
– Пожалуйста! – сказал Тим, чуть отодвигая листы назад.
