– Мне неловко стеснять вас. Но я была бы вам очень, очень благодарна.
– Куда прикажете послать?
– Я живу в Монце.
– Давно?
– Меня три года тому назад доктора приговорили к смерти, но я вот, как видите, дышу еще, обманываю их, хотя, верно, теперь уже недолго… И она печально улыбнулась.
– Ну знаете, – заставил и я себя улыбнуться, – господа врачи в этом отношении очень часто ошибаются. Судя по вашему виду…
– Уж об виде-то не говорите. Тут я чувствую, – положила она руку на грудь, почти уже дышать нечем. Не правда ли, как хорошо кругом? – поспешила она переменить разговор. – Посмотрите какая полнота жизни во всем, какое обилие форм, красок. И ведь поставьте вот ту деревушку под наше серое небо, ничего бы не вышло. А тут…
Я невольно засмотрелся. Действительно хорошо было. Белые стены чуть-чуть приподнимались из-за зелени полей, да и то на мгновение, потому что тотчас же их заслоняли большие деревья. Тонкие и высокие колоколенки мелькали по сторонам. Раз даже вырос перед нами величественный готический храм с красивой розеткой и мраморным кружевом, висевшим вниз с галерейки над входом, обставленным тоненькими витыми колонками, разветвлявшимися вверху в изящные своды. Смутно примерещились старинные барельефы, короткая мраморная Мадонна с божественным Младенцем на коленях, и скоро строгий фасад собора отошел назад; взглянув в окно, я уже увидел его торжественный профиль с недостроенной башней. И опять вдали эти голубые с серебряной парчой своих ледников горы, это теплое южное небо, эти изумрудные, напоенные зноем поля.
– Да, здесь хорошо. Что вам за охота была выбрать Монцу?
– Я искала такой город, где была бы и деревня, и все удобства под руками. А вы живете в Милане?
– Да, имею это несчастье.
– Вы, верно, учитесь петь или вы уже артист? – незаметно улыбнулась она, что, разумеется, от меня не ускользнуло.
– Неужели похож? – пришел я в некоторый ужас. – Помилуйте, да что касается пения – такого козла, как меня, и найти невозможно. Нет, я так живу, сначала у меня дело было, а потом я, по русской привычке, застрял, да и корни пустил. Одно могу сказать, надоел мне Милан до такой степени, что я не знаю, куда бы я только от него не бежал. Вот, если Монца понравится, перееду недели на две в Монцу.
– Я прежде часто бывала в Милане, у меня даже был знакомый кружок русских артистов, да тоже наскучили они.
– Как и мне.
– Уж слишком люди, как это говорят нынче, специализировались. Только и разговору, что о ля-бемолях да фа-диезах, тот может взять до, а этот си, а третий в отчаянии, – у него средний регистр стал колебаться. Ах, какие скучные люди! Шляются без толку, меняют профессоров, воображая, что в конце концов найдут такого кудесника, который им в горло все три регистра вложит и из ничего Патти или Мазини сделает. И ведь ничем не интересуются. Жизнь идет мимо, события одно крупнее другого, а они даже и не выходят из очарованного круга ля-бемолей да фа-диезов. Ведь как смешно! Была там одна парочка: моя кузина и влюбленный в нее тенор. И женились бы, говорю им. «Нельзя!» – Это оба в один голос. «Почему? Средства ведь у вас есть?» «Дело не в средствах, – отвечают, – а в том, что я потеряю до-диез, а у нее mi naturale пропадет. Как же это она «Саго поте» в «Риголетто» заканчивать будет? А я как последний дуэт в «Пуританах» выдержу? Ведь там, пожалуй, и ре надо взять».
Я расхохотался.
