Варде оказался именно таким, как он и представлял себе типичный норвежский городок: несколько десятков домов с красными крышами, главная улица с парой магазинов, почта, полицейский участок и гостиница. Население, судя по указателю при въезде, не превышало двух тысяч человек. Место, где все знают всех, и появление подозреваемого в убийстве становится главным событием года.
Когда их машина остановилась у гостиницы "Северное сияние", Михаил сразу заметил группу людей с фотоаппаратами и видеокамерами. Журналисты. Они бросились к машине, как стая голодных волков.
– Мистер Гросс! Помните ли вы что-нибудь о той ночи?
– Правда ли, что вы убили своих друзей?
– Что вы чувствуете, вернувшись на место преступления?
Эриксен и Хансен быстро провели Михаила сквозь толпу репортеров в здание гостиницы. Хозяин – мужчина лет шестидесяти с суровым лицом и внимательными глазами – встретил их без улыбки.
Олаф Нордаль, хозяин гостиницы, был типичным представителем старого поколения норвежцев – молчаливый, основательный, с лицом, иссеченным северными ветрами. Его отец построил эту гостиницу в 1950-х, и Олаф знал каждую доску, каждый гвоздь в здании.
– Олаф Нордаль, – представился он. – Ваш номер готов. Третий этаж, с видом на горы.
Рукопожатие было коротким и холодным. Михаил понял, что местные жители уже составили о нем мнение, и мнение это неблагоприятное.
– Завтрак с семи до девяти, – добавил Нордаль. – Ужин до девяти вечера. Посторонних в номера не водить.
Номер оказался типично норвежским – скромным, но уютным: кровать с традиционным шерстяным пледом с узором в виде оленей, письменный стол из светлой сосны, кресло у окна. На стене висела репродукция картины Мунка и фотография Варде начала XX века. В углу стоял электрический камин, имитирующий потрескивание дров – дань традиции при современной практичности. За окном открывался вид на заснеженные вершины и леса, среди которых где-то пряталась церковь, ставшая местом трагедии. Михаил долго стоял у окна, пытаясь разглядеть знакомые очертания в ландшафте, но горы казались одинаковыми, как близнецы.
Борисов устроился в соседнем номере и сразу принялся за работу, разложив на столе копии документов дела.
– Михаил Петрович, – сказал он, когда они встретились за ужином в ресторане гостиницы, – я изучил материалы следствия. Есть несколько моментов, которые меня настораживают.
– Какие?
– Во-первых, слишком много физических улик против вас. Словно кто-то специально позаботился, чтобы доказательства были неопровержимыми. Во-вторых, временные рамки. По версии следствия, убийства происходили в течение нескольких часов, но судебно-медицинская экспертиза не может точно установить время смерти каждой жертвы.
Михаил отложил вилку. Еда казалась безвкусной, как картон.
– То есть?
– То есть теоретически убийства могли происходить не одновременно. Возможно, первая смерть случилась раньше, а остальные – позже. Или наоборот.
– И что это дает?
– Это дает нам возможность построить альтернативную версию событий. Что если не все ваши друзья погибли от рук одного человека? Что если произошло несколько инцидентов?
В ресторане было немного посетителей – местные рыбаки в традиционных норвежских свитерах с узорами, пара пожилых женщин за кофе с вафлями крумкаке, владелец магазина, читающий местную газету «Финнмарк Дагблад». Все украдкой поглядывали на Михаила, перешептываясь между собой на местном диалекте – смеси норвежского букмола с саамскими словечками, характерной для Финнмарка. Он чувствовал их взгляды как физическое прикосновение – недоверчивое, осуждающее.
