В ней — невиданное роскошество: большая каменная чаша, вмурованная прямо в пол с постоянно бурлящей, горячей водой, над которой поднимается облачко теплого пара.
В этом оплоте холода и стужи это смотрится как самый настоящий оазис.
Но я снимаю платье, оставаясь лишь в нижней сорочке, и прохожу мимо этого великолепия, направляясь к кадке с ледяной водой, что стоит в углу.
Анса рассказывала мне, что в этих краях любят сначала разогреться как следует, а затем облиться ледяной водой. А то и вовсе нырнуть в снег.
Помню, как удивилась северным традициям — разве не разумнее сохранить тепло нагретого тела?
Но сейчас холодная вода оказывается как раз кстати.
Я опускаю руки по самый локоть, а затем плещу себе на лицо и грудь.
Словно хочу затушить свой пожар.
Повторяю процедуру снова и снова, пока руки не замерзают настолько, что становится больно. Кажется, хватит.
Одеревенелыми пальцами пытаюсь застегнуть пуговички на платье — почти таком же, что и было на мне, с высоким воротом, только темно-зеленого цвета.
Странным образом, но сосредоточившись на этом действии, я отвлекаюсь и к приходу целителя даже успокаиваюсь.
Правда, когда на пороге вырисовывается фигура Цвейна, который тоже успел переодеться в простую белую рубашку и штаны, волнение охватывает вновь.
Ведь следом за ним в комнату входит целитель. Сомнений в том, что это именно он, нет. Его выдает светлый голубой халат, накинутый поверх костюма, чей цвет здорово оттеняет темные каштановым волосы с редкой проседью.
Мы друг друга приветствуем, и он начинает осмотр.
Сначала спрашивает, не замечала ли каких-либо изменений я сама.
А затем, уложив меня на кровать, прислоняет длинную деревянную трубку сначала к моему сердцу, а затем к животу.
Внимательно слушает, водя своим инструментом, и за эти несколько мгновений меня охватывает сильная тревога. Все ли в порядке с малышом? Почему целитель молчит?
— Сердце стучит ровно быстро, как и должно быть, успокаиваемся мамочка, — наконец выдает свой вердикт, а затем поворачивает голову к Цвейну, — хотите послушать?
Я испуганно поднимаю глаза на Цвейна, чуть прикусываю губы. Целитель, верно, принял его за отца ребёнка, предложив такое.
Но дракон, ни капли не смутившись, делает шаг ко мне, лежащей на кровати, и склоняется к стетоскопу. А я впиваюсь в него взглядом, внимательно ловя реакцию.
Цвейн сосредоточенно прищуривает глаза, а затем кладет на живот руку.
— Привет, маленький дракон, — говорит моему животу, а я чувствую ощутимый такой толчок внутри, словно ответ. И Цвейн его замечает тоже. Правда, если он и тронут, ни одна мускула на его лице этого не выдает.
А у меня из глаз — соленые дорожки, стекают по вискам и щекочут.
— Что ж, с маленьким драконом, все в полном порядке. И, несмотря на совсем крохотный возраст, он уже набирается сил. Сейчас закладывается его вторая сущность. Но сомнений нет — он будет сильным огненным драконом, как и его отец, — целитель поднимает торжествующий взгляд, желая, безусловно, своими словами осчастливить Цвейна, вот только…
— Меня волнует другое. Почему вокруг Лив постоянно что-то горит? — спрашивает он, нахмурившись.
— О, так проявляется сущность малыша. В нем уже горит пламя дракона, но он совсем не умеет его контролировать. Любые вспышки эмоций у мамы, и ответ от плода незамедлительно наступает. Они обычно не опасны. Но малышу нужна связь с тем родителем, кто знает, что значит быть драконом. Если вы понимаете, о чем я.
