Источник и время - страница 19

Ему почему-то стало грустно.

Некоторое время он сидел в какой-то отвлечённости от здешнего действия. Потом поднялся и пошёл прочь.

– Ты куда, Миша?! – крикнул ему Чуков. – Ты что, домой?

Чуков говорил ещё что-то, но Осмоловский его уже не слышал…

Проснулся он, когда за окном было уже светло. Он лежал с открытыми глазами, уставившись вперёд и не видя перед собой ничего.

Вокруг было тепло и уютно. Чем-то далёким шумел приёмник, как из совсем другого мира донося шумы и всхлипывания.

«Ничего не было… Ничего… Ничего, чтобы хватило на жизнь. И всё по-прежнему… Что-то остановилось вокруг. Что-то задумалось. И остановившись и задумавшись, поменялось».

Он поднялся и прошёлся по своему обиталищу. Всего несколько квадратных метров площади. Так мало. И видимая случайность этого места в его сегодняшнем положении. Где-то остались его дом и другие близкие места. Что-то основательное или мимолётное. И сегодня здесь была его единственная возможность, почему-то выбранная и предназначенная ему.

Он тихо подошёл к окну и посмотрел. За окном всё сильнее шёл снег, занося подходы. Ему думалось о чём-то неопределённом: обо всём и ни о чём. Он смотрел и смотрел, спокойно и печально. – Огромное белое пространство с намечающимся вдалеке лесом, снег.

Если бы возможно было всё отвергнуть, забыть и не помнить после о своём шаге, то покинул бы человек бренное своё место и перенёсся в милые сердцу пределы с широкой водой и древними каменными берегами, в массиве которых теряется человеческая фигура едва заметной точкой. И как бы ни размахивал он руками, тщетно пытаясь обратить на себя внимание, а всё бы больше ни сделался; да и, собственно говоря, не для кого. – В те дебри, где среди елей, пихт и лиственниц можно уснуть, не боясь скорой и немилосердной тревоги, которая возникает изнутри сердца, безосновательным и пустым своим током терзает изнывающую от тщетного, казалось бы, беспокойства душу. И никакой зверь, покусившийся на тело, не вправе будет требовать большего.

Среди пустых лесов, не обременённых сознательной человеческой породой, недалеко от скалистых берегов и тихой воды, берущей начало в глубинах континента, находился участок земли, малодоступный и замечательный своей обособленностью от остального пространства суши. То ли пути туда вели не те, то ли был он не занимателен разным практическим интересам, но просуществовал в покое долгое время, так и не отдав своего существа на потребу вездесущей земной публике, рыщущей в поисках удовлетворения по всем, даже, казалось бы, самым непригодным для того, местам.

Ежели взять на северо-запад, то через несколько дней пути можно выйти к большой воде и там уже, встретившись с редким человеком, расспросить о делах света, насчёт которых, впрочем, человек будет иметь нечёткое представление, будучи наслышан либо краем уха, либо отголоском эфемерных радиоволн, занимающих его, в силу своей непрактичности, очень и очень мало. Ежели будет ещё интерес, то можно под настроение справиться вниз по реке и в небольшом отдалении прибыть в некий населённый пункт, – попытать чего-нибудь там, существенного и не особенно, не принуждая себя к большим откровениям, а скорее для разнообразия и безобидной весёлости увидеть и ощутить ещё что-то близкое душе, дабы с Божией помощью излечиться от возможного уныния и терзающего действия человеческой природы. Разнообразив таким образом своё житьё, избежав навязчивых публичных мотивов, лишь прикоснувшись к ним как к необходимой доле человеческого существования, взять обратную дорогу со своим приветливым попутчиком, чтобы после, уже расставшись с ним, продолжить путь одному, без глаз и суетного ненужного толка. И через несколько дней молчаливого похода средь вторящих и слушающих деревьев, мхов, рождающихся и набирающих силу ручьёв и речек, близкого и отдалённого шуршания различной живущей твари, вступить наконец на землю, что способна отпустить все тяжбы и придать всему единственный благотворящий смысл.