Истории для кино - страница 65

Оба смеются.

Лёдя, а как там у тебя эта штучка… Мне Фроим с Арбузной гавани напел…

Дядя жутко фальшиво напевает: «Что случилось? Что такое? Почему такой геволт? Муж на тещу волком воет, жена – курицей орет…»

Лёдя морщится и вздыхает:

– Ерунда это все!

– Что ерунда?

– Да куплетики эти, анекдотики.

– Ну, если люди тебе за это платят деньги…

– Деньги, деньги… А искусство?

– Ха! Искусство на хлеб не намажешь.

– Да лучше без хлеба, но быть настоящим, серьезным артистом!

Дядя Ефим окидывает племянника долгим оценивающим взглядом и вздыхает:

– Э-эх, собирался я отписать Иосифу, что его дитя, слава богу, на ноги встало. Но рано, я так посмотрю, собирался…

В гримерной Лёдя лепит себе смешной нос.

Появляется длинный, как каланча, антрепренер Рудзевич, помахивающий газетой.

– Читал? Вот, про тебя: «Уй, кто ж его не знает! Одесский смешняк и каламбурец Леонид Утесов!»

Рудзевич зря надеялся этим порадовать артиста. Наоборот, это Лёде как вострый нож в сердце. Последнее время его одолевают унылые мысли, что не то он делает, не то играет, не то несет зрителям.

– Смешняк, – уныло повторяет Лёдя. – Каламбурец…

– Чего киснешь? – удивляется Рудзевич. – Даже эти паршивые писаки тебя полюбили!

– Надоело кривляться, – хмуро отвечает Лёдя.

– А ты хочешь короля Лира? И кто на него в Херсоне пойдет?

– На Лира, может, и не пойдут – он чужой. Но я нашел одну штуку… «Повесть о господине Сонькине». Там все наше, живое, узнаваемое… На это пойдут!

– И кто он такой – этот… Сунькин?

– Сонькин. Конторщик. Маленький человек мечтает о крупном выигрыше…

– Ага, и поет об этом куплеты?

– Никаких куплетов! – Лёдя вдохновенно излагает: – Сонькин верит, надеется, что нищета, подавляющая его личность, закончится. И он действительно выигрывает двести тысяч!

– И тут – веселенький танчик?

– Никаких танцев! Он пачками разбрасывает деньги и кричит: «На колени перед Сонькиным! Все на колени!»

– А-а, так это комедия? – все еще надеется антрепренер.

– Трагедия! Он сошел с ума! Но хоть на миг прорвался к бескорыстию и единению с людьми!

– Нет, – отрезает антрепренер. – Публика не пойдет.

– Пойдет! Люди все поймут, все почувствуют…

– Публика – дура! – убежденно заявляет Рудзевич.

– Ну, попробуем, ну, пожалуйста! Я буду работать без гонорара!

– Ой, как будто твой гонорар покроет аренду…

– Так увеличьте мой гонорар!

Антрепренер смеется:

– Ты таки мертвого уговоришь!

И вот, на сцене скромного херсонского театра Лёдя без комического грима, в костюме бедного конторщика, играет «Повесть о господине Сонькине».

– Во мне все танцует! Вы думаете, от жадности? Вы думаете, мне деньги нужны? Что мне деньги! От радости во мне все танцует! Я могу все деньги раздать. Сколько я вам обещал? Десять тысяч? А я вам дам пятнадцать. А вам, сколько вам нужно, чтобы быть счастливым? Берите все, кому нужно, берите у меня! Все маленькие, забитые, несчастные, идите ко мне…

Публика, затаив дыхание, смотрит на сцену.

В финале зрители несут Лёде цветы.

Он раскланивается с достоинством столичного премьера.

А на другой день в гримерку, где Лёдя надевает костюм Сонькина, входит долговязый Рудзевич с газетой и бросает ее на стол.

– Я читал, – улыбается Лёдя. – Очень хвалят.

– Да, хвалят, поздравляю!

– Знаете, что мне больше всего дорого? – Лёдя цитирует по памяти: – «Господин Утесов пьет из маленького, но – собственного стаканчика».

– Да, однако из этого стаканчика мне ни на какие расходы не хватит! – вскипает антрепренер.