Увлеченный охотой, Игорь и не заметил приблизившегося к нему своего свата. Казалось, охота того не интересовала вовсе. Окинув взглядом окружавшую их степь, Кончак неожиданно рассмеялся.
– Ты знаешь, за что я люблю эту землю? – И не дожидаясь ответа, продолжил: – За то, что чужим ушам здесь не спрятаться.
Довольный своей шуткой, Кончак поравнялся с лошадью князя и сказал:
– Я вот о чем хотел с тобой поговорить, сват. От того, что ты здесь маешься, толку никакого не будет. Твоя Ярославна в Новгород-Северске выкуп за тебя будет собирать еще долго, а за сына и подавно. Я убедил Чилбука, что от князя кащея[47] в стане выгоды никакой нет и что ты быстрее, чем северские бояре, соберешь за себя выкуп. Сам понимаешь – отпустить он тебя не может, поэтому ты уйдешь в побег, и мои люди тебе в этом помогут. Только учти, что на этот раз ошибки быть не должно.
Отъехав от князя уже довольно далеко, хан повернулся в его сторону и крикнул:
– Да, и вот еще что! Сын твой Владимир и брат Всеволод побудут покуда у нас. Жить им или нет, решать тебе, князь…
* * *
…Задний полог юрты приподнялся, и Лавр, человек Кончака, тихо произнес: «Пора, князь…»
Стараясь не шуметь, Игорь шагнул в темноту. Недалеко от входа в юрту пировали сторожа и слуги князя. Хмельной кумыс сделал свое дело, и большинство из них сейчас меньше всего думало о спящем в юрте князе.
План Лавра был дерзок. Сев на лошадей, они направились в сторону Каялы. Размеренным шагом, на глазах у многих половцев, их лошади проехали через всё кочевье и приблизились к броду через речку. Дорога домой Игорю была хорошо знакома. Выйдя на Тор[48], беглецы направили своих лошадей на север – туда, где начиналась речка Салница, течение которой выводило их прямиком на Русский брод через Донец.
Опасаясь погони, они двое суток мчались на север не останавливаясь. Загнанные лошади пали под ними, но берег Донца-батюшки был уже рядом. А потом еще одиннадцать дней пешего пути с привалами на отдых в зарослях камыша и осоки. Опасаясь сторонних глаз, беглецы шли в основном ночью, и когда в предрассветной мгле показались стены первого на границе с половецкой степью русского города[49], Новгород-Северский князь тяжело опустился на колени и, осенив себя крестом, произнес:
– Ну, здравствуй, земля русская…
* * *
…Зима в 1188 году была ранней. Снег укрыл землю, а морозы сковали реки в аккурат на пяток Параскевы Великомученицы[50]. Холода стояли лютые. Добрый хозяин не то что скотину, собаку на улицу не выпустит.
Услышав какой-то шум, князь выглянул в окошко горницы – несколько всадников спешились на подворье, и стали посередке двора, в растерянности оглядываясь по сторонам. Что-то знакомое показалось Игорю в одном из них. В следующий миг он выскочил на крыльцо и бросился к приехавшим.
– Встречай внука, отец. – Князь Владимир взял маленький сверток из рук своей жены, половецкой ханши Кончаковны, и протянул его Игорю.
Приоткрыв покрывало, Новгород-Северский князь увидел маленькое личико ребенка, который морщился от холодного воздуха. Бережно прижав его к груди, князь заплакал.
Почти 800 лет назад, в 1223 году, в истории Киевской Руси произошло событие, в значительной мере изменившее ход ее развития. Древнерусские воины впервые столкнулись с монголами – народом до этого времени неизвестным ни на Руси, ни в Европе.
Преследуя половцев, 30-тысячное войско монголо-татар достигло берегов Днепра. Потерпев первые неудачи в стычках с грозным противником, половецкие ханы обратились за помощью к древнерусским князьям. На военном совете, который состоялся в Киеве, было принято решение помочь половцам и встретить врага на его территории, т. е. в степях Северного Приазовья. Пытаясь помешать созданию военного союза между Киевской Русью и половецкими ханами, монголы направили к русичам свое посольство с предложением мира. Киевский князь Мстислав Романович Старый не только отверг это предложение, но и выдал членов посольства половцам, которые их убили.
