Казалось, ему теперь должно было быть все равно, с кем она была близка в ту пору, когда их брак существовал не только на бумаге. Он сам не ожидал, что его с головой накроет чувство, в котором поровну было и боли, и отвращения. Он встал и прошелся по кухне со сжатыми кулаками. Войти к ней в комнату и сказать: я все понял. Мне надо было раньше понять, какая ты дрянь. Она рассмеется ему в лицо. Боже, как стыдно. Но, может быть, подумал он, это плод его воображения? Его мнительности? Его нынешнего отношения к ней? Или так ему отозвалась его совсем не блиставшая чистотой добрачная жизнь? Артемьев взглянул на свое прошлое – и с покаянием понял, что ничего другого он не заслужил в нынешней жизни. Он вспоминал прежние свои увлечения, иногда казавшиеся ему любовью до гроба, но рано или поздно сменявшиеся охлаждением, – вспоминал и думал, что было бы даже странно, если бы его брак оказался счастливым. Одна из его подруг, которой он, теряя от вожделения голову, клялся в любви и верности на всю оставшуюся жизнь, сказала при расставании, что не будет ему отныне счастья. Он простонал. Да, да, именно так она сказала: не будет счастья. Наташа ее звали. Она настолько была уверена, что станет его женой, что купила обручальные кольца – себе и ему. «Хочешь меня окольцевать, как птицу редкой породы?», – смеясь, говорил он. Она отвечала: «Мечтаю». Почему он не женился на ней? Большей любви и преданности он так и не встретил. Он обманул ее – и ясно, словно это случилось вчера, вспомнил, как уезжал в командировку, и как пришла его провожать другая, и как появилась Наташа. Лицо ее помертвело, когда у вагона она увидела Артемьева с новой его подругой, и, не сказав ни слова, повернулась и ровным шагом пошла прочь.
Позднее он узнал, что она была беременна, сделала аборт и долго после этого болела.
Какую темную тень отбрасывает его жизнь! как он бывал низок, самовлюблен и жесток! с какой легкостью прощал себе лживое слово, обман и неверность! Боже, взмолился он, прости меня. Суди меня за грехи мои, но знай, что я уже осудил их. Милостив буди мне, Боже мой. Испепели во мне все мое дурное и укрепи меня следовать заповедям Твоим. Буди мне свет правды, слово истины, звезда путеводная. Помоги. Научи меня прощать и видеть в человеке вечный Твой образ. Научи верить всем сердцем и всеми помыслами моими. Дай силы следовать за Тобой и жить по Евангелию Твоему.
13.
С некоторых пор жизнь Артемьева наполнилась новым смыслом. Теперь он знал, что неизмеримо лучше отдавать, чем брать. И он отдавал: старухе с выцветшими, а когда-то синими глазами, в серой вязаной кофте, черной юбке и черным платком на голове, стоявшей у стены на переходе от станции метро «Парк культуры-радиальная» к станции кольцевой и робко протягивавшей руку со сложенной в ковшик ладонью. Однако все бежали, торопились, спешили – это была быстрая в своем течении река, на берегу которой памятником бесконечного одиночества стояла старуха с протянутой рукой. Нет, не все пробегали мимо. Молодой человек с рюкзаком за спиной вложил ей в ладонь монету; и наученная мамой девочка с алым бантом на голове подала ей аккуратно сложенную пятидесятирублевую бумажку. Она принимала подаяние, кланялась и крестилась.
И Артемьев подошел. Она взглянула на него скорбным взором – каким обыкновенно смотрят замученные жизнью русские женщины. Он вытащил из кармана конверт с зарплатой, отогнал от себя мысль, что завтра надо платить за квартиру, и промолвил: «Тебе в помощь». «Сынок, – ответила она, и две мутные слезы выкатились из ее глаз, – сынок… Не ошибся?» «Ах, матушка, – сказал он, – я у тебя в неоплатном долгу». (А дома, на вопрос Гали, собирается ли он платить за квартиру, солгал, не моргнув глазом, что потерял конверт с зарплатой. Она подозрительно глянула на него. «Ладно. Я заплачу. Будешь должен»).
