Когда она уходила утром, я еще спала, а ее прихода мы с мамой ждали, чтобы обедать всем вместе. Зима, уже поздно, на улице темно, а Шуры все еще нет. Хочется есть. Но мама говорит – подождем Шуру. Мама садится раскладывать пасьянс, берет меня на руки, закрывает шалью, и мы ждем Шуру. Мне под шалью тепло и уютно. Мама, моя дорогая мама! Сколько любви, тепла и заботы ты мне отдала. Даже Шура говорила – мама так нас не любила, как любит тебя.
Нам всем полегчало, когда Шура устроилась на работу в поликлинику в 20-ти минутах ходьбы от дома. Но ей никогда не выпадало легкой работы. Шуру приняли на работу завхозом, материально-ответственной. А в поликлинике большой перечень расходуемых и трудно учитываемых материалов, особенно спирта, и Шура сильно волновалась. Через несколько лет Александра Константиновна стала работать в регистратуре этой поликлиники и работала там уже до выхода на пенсию.
Мои воспоминания будут не полными, если я не расскажу, как мы с мамой ходили в церковь Митрополита Петра, как мы праздновали Святую Пасху.
Я помню, как мы с мамой были в нашей церкви в Страстной четверг на вечерней службе. Наверное, мне было лет шесть, так как я еще в школе не училась. Мы стояли в первом ряду, это было, конечно, уважение к вдове отца Константина. Я сначала с интересом следила за службой, а потом очень устала, но стояла смирно, знала, что так нужно. И очень хотелось спать. Но вдруг запел красиво женский голос, и я встрепенулась. Потом на улице спрашивала об этом маму, но из ее объяснений, конечно, ничего не поняла. Это была молитва благочестивого разбойника.
Потом, уже много-много лет спустя, мы с мужем были в Святой четверг в Житомире на вечерней службе в Соборе, и я ждала исполнения молитвы благочестивого разбойника, которую слышала в детстве. Это очень трогательный и волнующий момент.
А в субботу мы с мамой пошли на вечернюю службу, которая проходила в старой церкви. Старая церковь низкая, темная. После двенадцати часов все вышли из церкви с пением «Христос воскресе!» и пошли в новую церковь по широкой большой лестнице. А там было все светло, высоко, все сияет, все поют радостно. И так тепло на душе, хочется всех любить, хочется, чтобы все были счастливы.
А потом целый день колокольный звон. Звонить на колокольню мог приходить каждый, кто хотел, желающих было много.
Дома разговлялись куличом и творожной пасхой. Я радовалась на крашеные яички. Пасху мы могли сделать только потому, что у нас была корова.
Я помню, что в какой-то день на пасхальной неделе к нам домой пришел священник. Он служил у нас дома молебен. Мы стояли и крестились, и мама плакала. Потом мама усадила священника за стол и угощала пирогом с капустой. Он очень хвалил пирог и о чем-то говорил с мамой. В доме были только мама, я и священник. Молебен священник служил у нас в доме тайно.
Пасха была самым радостным праздником. Шура мне шила к этому празднику новое платье. Платье для меня было новое, а материал был старый, потому что перешивалось из какой-нибудь вещи. Шура все делала хорошо, и платье принимали за новое, особенно мои подружки.
В пасхальные дни я и мои подруги бежали гулять на вал. Там уже было сухо. Катали яички, играли.
Здесь надо сказать несколько слов – что такое вал, и какое место он занимал в нашей детской жизни. Вал – это земляное укрепление города – земляной кремль, сооруженный нашими предками в XII веке. В Переславле он сохранился отлично. Бока его поросли травой, а сверху теперь он широкий и ровный, как проезжая дорога. Весной еще везде грязно, а там сухо. Прекрасное место для игр. Летом он порос травой, хорошо на травке полежать, можно поискать такую травку, которая у нас называлась «свергуб». Она съедобная, у нее толстые стебли, их надо очистить и стебель съесть. Она немного с горчинкой.
