Зимой с вала катались, как с горы. С самого верха катались только храбрые мальчишки, а мы – девочки, только с половины высоты.
Другим местом для наших игр были толстые в обхват бревна, лежащие на улице около нашего забора. Они лежали уже много лет, в свое время их купил дядя Костя. Он также купил и кирпичи, которые лежали в саду. Эти материалы дядя Костя заготавливал постепенно для постройки нового дома. Дочь и сын выросли. Шура работала учительницей в женской гимназии в Переславле. Сын Алексей оканчивал Высшее медицинское училище и, естественно, что дядя Костя хотел собрать их под свое крыло.
Кончилось все плохо. Сына, сразу после окончания последнего курса, без сдачи выпускных экзаменов, как врача, забрали на войну. Он попал в плен. Потом в Переславль приходили от него письма, сначала из Парижа, где он женился на русской эмигрантке, потом из Туниса. У него уже были дети. Он очень тосковал о России и мечтал отправить своих детей в Россию на воспитание к Шуре, чтобы они выросли русскими. Шура пугалась этих писем. Она, конечно, ему не отвечала. Переписка с заграницей у нас каралась строго. Это были тяжелые двадцатые годы.
Хочется рассказать о своем детстве еще какие-то подробности.
На нашей улице одно время не было еще маленьких девочек, и я часто гуляла одна, особенно зимой. Выходила гулять всегда с салазками. Шла к валу. Приходила домой вся в снегу, озябшая. А в коридоре уже топилась печка, круглая, обогревала столовую. Так хорошо было сидеть на скамеечке, около горящей печки, смотреть на огонь и ждать ужина.
А однажды, летом в соседний дом приехала семья с мальчиком лет восьми. Говорили, что женщина ему мачеха и все мальчика жалели. Его звали Гурий. Шура звала его к нам в гости, он приходил, его чем-нибудь угощали. Так мы с ним познакомились и подружились. Мне, наверное, было около пяти лет. Вот в то лето мы были с ним все время вместе. С утра он приходил к нам, и мы играли или у нас во дворе, или у них. Ходили на вал. И вот однажды… Рассказываю со слов Шуры. К ней прибегает взволнованная женщина и говорит, что Лида с Гуркой на пруду катаются! Недалеко от нас за валом был маленький проточный пруд величиной с комнату, глубину не знаю, но дети утонуть могут. Шура прибегает и видит картину – на середине пруда, на каком-то плоту сидит Лидия, а у Гурки в руках доска, он гребет и они плавают. Шура не кричит на нас, чтобы не напугать, ласково говорит Гурке, чтобы подгребал к берегу. Благополучно пристали к берегу и нас повели домой. И ругали и сердились на нас.
А потом Гурка заболел свинкой и мы, девочки, не пускали его к нам во двор. Он очень обижался. А потом я заболела свинкой. Была зима. Я стояла у окна, а Гурка перед окном катался на лыжах. Это было наше последнее свидание, они из Переславля уехали.
Надо сказать, что в куклы я не играла. Я играла в лошадки. Маленьких деревянных лошадок у меня было много. А еще была у меня довольно большая на подставке картонная лошадь, по моим понятиям – замечательная лошадь. Мою большую лошадь я однажды помыла в бочке с дождевой водой, и она облезла. Сколько было слез! Что-то Шура с ней делала, но прежней красоты уже в ней не было.
Вспоминаю, нет, я просто хорошо помню все подробности следующего происшествия. В Переславле весной и осенью были ярмарки. Особенно большая ярмарка была осенью. Заполнялась вся большая базарная площадь и все прилегающие улицы. На эту ярмарку приезжали не только из Переславльского уезда, но и из других губерний. Приезжал даже цирк, и устраивалась карусель. Я на ней каталась. Но мне не очень понравилось. Так вот. Шура пошла на ярмарку. А я села на лавочку около нашего палисадника и стала ждать Шуру с подарком. Ожидание, конечно, было долгим. Но вот она появилась из-за угла, и я стремглав бросилась к ней. Что-то она принесла мне? Она опускает руку в кошелку и вынимает… куклу. Разочарованию не было границ! А где лошадка? «Но у тебя же столько лошадок, а куклы нет!» Я не плачу только потому, чтобы не огорчить Шуру. Беру куклу. Какая она была, я не помню. Дома я её куда-то запихнула, чтобы глаза мои ее не видели.
