История одного пробуждения - страница 2

«РАССВЕТ»

Одно слово. Каждый день – новое слово. Иногда это были обычные слова: «Осень», «Дождь», «Камень». Иногда – более абстрактные: «Мечта», «Эхо», «Забвение». Но никогда не было ничего, что прямо указывало бы на отправителя или цель этих посланий. Он пытался проанализировать их, найти закономерность, но безуспешно. Они были бессмысленны, и в то же время… в них чувствовалось что-то. Что-то, что не давало ему окончательно опустить руки, что-то, что держало его на плаву в этом море одиночества.

Сегодняшнее слово – «Рассвет» – показалось ему особенно циничным. Какой рассвет? В его жизни давно уже не было рассветов, только бесконечный сумеречный день, сменяющийся такой же бесконечной сумеречной ночью.

Он положил конверт на старинный столик в прихожей, рядом с пачкой других таких же писем, которые он никогда не выбрасывал. Они были его личной коллекцией загадок, его неразгаданным ребусом. Он вернулся в мастерскую. Солнечная полоса, пробивающаяся сквозь жалюзи, теперь упала прямо на мольберт, стоящий в центре. Белая холстина, под покрывалом, казалась еще белее в этом луче.

Внезапно, поддавшись импульсу, который он не мог объяснить, Элиас потянулся к покрывалу. Его пальцы коснулись грубой ткани. Он ощутил, как внутри что-то дрогнуло. Это было как касание к спящему зверю, который вот-вот проснется. Он знал, что не должен. Знал, что это принесет только боль. Но в слове «РАССВЕТ» было что-то, что шепнуло ему: посмотри.

Он стянул покрывало. Холст был чист. Десять лет он стоял здесь, девственно белый, ожидая прикосновения кисти. Но Элиас не взял кисть. Вместо этого он подошел к одному из закрытых холстов, стоящих у стены. Тот был размером с дверь. Он осторожно перевернул его, стараясь не делать лишних движений.

Перед ним предстала картина. Она была написана в его позднем, «золотом» периоде, незадолго до краха. Это был портрет. Портрет Анны.

Её глаза, глубокие, с искорками смеха, смотрели прямо на него. Губы, слегка приоткрытые, словно она вот-вот что-то скажет. Рыжие волосы, рассыпавшиеся по плечам, казались живыми, развевающимися от легкого ветерка. Он помнил, как долго он работал над этой картиной, вкладывая в нее всю свою любовь и восхищение. Она была его идеалом, его вдохновением, его всем.

Элиас протянул руку и медленно коснулся ее нарисованного лица. Холодная, шероховатая поверхность холста. Он закрыл глаза, и в голове снова возник ее голос, ее слова о предательстве. А потом… его охватило ощущение, которое он не испытывал уже давно.

Это было не просто воспоминание. Это было чувство. Ощущение, что картина смотрит на него. Что Анна, нарисованная им, что-то пытается ему сказать. Не словами, но взглядом, выражением лица. Что-то, что он пропустил тогда, в водовороте боли и гнева. Что-то важное.

Впервые за долгие годы, Элиас почувствовал не просто отчаяние, но и тонкую нить, тянущуюся из прошлого. Нить, сотканную из незавершенности, из недосказанности. И в этой нити, словно искра, зажглось что-то, похожее на… любопытство.

Кто шлет эти письма? Почему сегодня «Рассвет»? И что такого пытается сказать ему Анна с этого холста? Впервые за долгое время, привычная, удушающая тишина его дома показалась не такой уж и плотной. Сквозь нее, очень тихо, но настойчиво, пробивался какой-то шепот. Шепот прошлого, зовущий его.

Тишина в мастерской, казалось, стала ещё плотнее, но теперь это была не глухая, мертвая тишина, а скорее напряжённое, звенящее безмолвие, как перед грозой. Элиас стоял перед портретом Анны, его пальцы всё ещё касались холста, ощущая его прохладную, слегка шероховатую поверхность. Ему захотелось отдёрнуть руку, отстраниться от этого образа, который когда-то был воплощением его любви, а теперь стал символом его падения. Но он не мог. Картина держала его, притягивала с какой-то новой, необъяснимой силой.