Речь не идет о войне или опасности для вас. Все войска в Риме соединят оружие с вашим. Лишь одна когорта, которая даже не регулярно вооружена [18], – не защита для Гальбы, а стража, удерживающая его, чтобы выдать нам. Как только эти солдаты увидят вас и я отдам приказ, останется лишь соревнование в рвении ко мне. Поспешим же! Всякая отсрочка вредит делу, которое хвалят лишь после успеха.
Закончив речь, Отон приказал открыть арсенал. Все схватили первые попавшиеся под руку доспехи без различия преторианцев, легионеров, местных или чужеземных солдат. Ни трибуны, ни центурионы не появлялись. Солдаты сами себе были начальниками, подстегиваемые яростью добрых – сильнейшим стимулом для злых.
В это время Пизон, посланный, как я сказал, Гальбой, приближался к лагерю преторианцев. Услышав шум и мятежные крики, он повернул назад, присоединившись к Гальбе, шедшему на форум. Тем временем Марий Цельс принес дурные вести от иллирийских войск. Гальба оказался в смятении: одни советовали вернуться во дворец, другие – занять Капитолий, многие – взойти на ораторскую трибуну. Большинство лишь отвергали предложения, и, как бывает в советах с печальным исходом, вспоминали прошлое, называя лучшими те решения, которые уже невозможно было исполнить.
Толпа на форуме бросала Гальбу из стороны в сторону, заставляя подчиняться ее движениям. Храмы, базилики – все было заполнено людьми, и все дышало скорбью. В многотысячной толпе не слышалось ни криков, ни слов – лишь испуганные лица, напряженное внимание к малейшему шуму, ни хаоса, ни покоя, а молчание страха и отчаяния.
Отону донесли, что народ берется за оружие, и он приказал окружению спешить, чтобы предотвратить угрозу. Так, пишет Тацит, римские солдаты, словно свергали с трона аршакидов Вологеза или Пакора, а не убивали своего императора – безоружного, слабого, почтенного сединами, – разогнали толпу, растоптали сенат и, опустив копья, ворвались на форум. Ни вид Капитолия, ни святость храмов, ни величие верховной власти не остановили их от преступления, которое неизбежно мстит тому, кто наследует убитому правителю.
Как только вооруженный отряд появился, знаменосец когорты Гальбы сорвал с флага его изображение и швырнул на землю. Этот дерзкий поступок стал сигналом: все солдаты перешли на сторону Отона. Форум мгновенно опустел, а колеблющихся мятежники принуждали мечами. Гальба остался один. Ветераны из германских легионов, желавшие помочь, опоздали, заблудившись в улицах.
Носильщики Гальбы, охваченные паникой, опрокинули носилки, и он упал у места, называемого Курциевым озером [19]. Его последние слова передают по-разному. Одни утверждают, что он умоляюще спрашивал, в чем его вина, и обещал выплатить солдатам, если дадут срок. Другие – что он подставил горло убийцам, призывая их strike, если того требует благо республики.
Убийц не волновали его слова. После удара в горло они продолжили рубить уже мертвое тело, пока солдат, отрубивший голову, не спрятал ее в одежду (волосы отсутствовали). Затем, по совету товарищей, он всунул пальцы в рот и поднял голову на пике.
Винтий [примечание: вероятно, опечатка; далее имя упоминается как «Винтий»] не мог избежать смерти. Лишь незадолго до этого префект Лакон, движимый политическим расчётом или ненавистью, задумал убить его, не поставив в известность Гальбу, и был остановлен лишь затруднительностью обстоятельств. Едва избежав этой опасности, о которой он, возможно, даже не знал, Винтий попал в руки сторонников Отона. Рассказы о его гибели разнятся. Одни утверждают, что страх лишил его дара речи; другие – что он громко кричал, будто Отон не желает его смерти, что сочли доказательством связи с врагом и убийцей своего господина. Тацит столь низкого о нём мнения, что склонен видеть в нём соучастника заговора, причиной которого он сам стал, дав предлог своими преступлениями. Как бы то ни было, Винтий, пытаясь бежать, сначала получил ранение в подколенное сухожилие, а затем легионер пронзил ему бок копьём насквозь.
