К этим причинам смуты добавлялись зловещие слухи, распространяемые смутьянами, которым солдаты слепо верили. Говорили, что Гальба готовит децимацию легионов, увольнение храбрейших центурионов. Со всех сторон приходили дурные вести; из Рима доходило лишь то, что внушало отвращение и презрение к Гальбе. Эти впечатления, проходя через Лугдун – город, враждебный текущей власти из-за упорной верности Нерону, – искажались и отравлялись. Но самый обильный источник смутных, неосторожных, мятежных речей исходил из самой армии, волнуемой попеременной ненавистью, страхом и – при взгляде на свои силы – самоуверенной надменностью.
Виттеллий. В том настроении, в каком находились умы, полководец со знаменитым именем, рожденный от отца, трижды консула [1], достигший возраста, когда сила еще поддерживается и сопровождается зрелостью, ко всему этому – покладистый и расточительный, был воспринят как дар, ниспосланный с небес. Не замечали или даже превращали в похвалу низкие черты, которыми были полны все его поступки и которые он особенно проявлял в пути: ибо не было солдата, которого он не целовал бы в обе щеки; на постоялых дворах он непристойно сближался с слугами и конюхами; каждое утро не забывал спросить их, завтракали ли они, и из собственного желудка извлекал доказательство, что сам он не был голоден.
Однако следует признать, что в его поведении по прибытии в армию было нечто достойное похвалы. Он тщательно осмотрел зимние квартиры легионов. Мягкая и льстивая снисходительность не была единственной причиной, побудившей его стереть позорные записи, восстановить в чинах офицеров, лишенных их. Иногда он обращался и к справедливости, и к разуму. Особенно он возвысился, отстранившись от постыдной алчности своего предшественника Фонтея Капита, который продавал должности и взвешивал достоинство и недостоинство кандидатов на весах их денег.
Заслуга такого поведения была оценена гораздо выше ее истинной цены. По мнению толпы, это была заслуга императора, а не простого консуляра. Беспристрастные судьи нашли бы Виттелия мелким и низким; предубежденные солдаты называли в нем добротой и щедростью то, что было чрезмерной легкостью раздавать без меры, без разбора не только свое, но часто и чужое; его пороки считались добродетелями. В обеих армиях, конечно, были добропорядочные люди и любители спокойствия; но число тех, в ком проявлялась пагубная активность, значительно превосходило. Среди всех выделялись безудержной алчностью и дерзостью, способной на все, Аллиен Цецина и Фабий Валент, командиры легионов – один в армии Верхнего Рейна под началом Гордеония Флакка, другой в армии Нижней Германии под командованием Виттелия.
Валент был старым офицером, который сначала пытался заслужить расположение Гальбы, давая ему тайные советы против Вергиния [2] и стараясь убедить, что избавил его от опасного врага смертью Фонтея Капита. Но, не получив за мнимые услуги ожидаемой награды, он обвинил Гальбу в неблагодарности, и его ложное рвение превратилось в ярую ненависть. Он подстрекал Виттелия стремиться к высшей власти. «Ваше имя, – говорил он, – знаменито во всей империи; солдаты полны рвения за вас; Гордеоний Флакк слишком слаб, чтобы остановить вас; Британия присоединится к нам; германские вспомогательные войска последуют за остальными легионами; привязанность провинций к нынешнему правительству висит на волоске; на троне Цезарей сидит старик, чья власть шатка и чей конец близок; раскройте объятия удаче, которая сама спешит к вам». Нерешительность Вергиния [3] была обоснована. Сын простого всадника, скромность происхождения ставила его ниже императорской власти, если бы он принял ее, и защищала от опасности, если бы отказался. С вами не так. Три консульства вашего отца, управляемая им цензура [4], честь быть коллегой Клавдия [5] – вот титулы, зовущие вас к верховной власти и лишающие безопасности частного положения. Эти горячие увещевания слегка встряхнули лень Виттелия. Он еще не смел надеяться, но начинал желать. Ибо до сих пор ничто не было дальше от его мыслей. Дион [6] сообщает, что астрологи, некогда предсказавшие ему империю, были осмеяны им, и он приводил это предсказание как доказательство их невежества или лживости.
