Но башня Антония, построенная на северо-западном углу храма, полностью превосходила его высотой. От этой башни вели две лестницы: одна – к северной галерее, другая – к западной. Римляне держали там гарнизон, и через башню Антонию, господствуя над храмом, они через храм господствовали над городом. Поэтому первой заботой мятежников, как мы видели, было изгнать их из этой крепости, которая парализовала бы все их действия.
Город Иерусалим, сам по себе сильно укрепленный, был невероятно многолюден, особенно во время праздника Пасхи, когда в него стекалось бесчисленное множество поклонников со всех концов света. Я упоминал, ссылаясь на Иосифа, что Цестий во время одного из таких празднеств оказался окружен тремя миллионами иудеев. Эта поражающая цифра приведена не случайно. Цестий, желая доказать Нерону, что тот напрасно презирает иудейский народ, попросил первосвященников исчислить население Иерусалима. Чтобы удовлетворить его просьбу, священники сосчитали пасхальных жертв и нашли их число равным двумстам пятидесяти шести тысячам пятистам. При этом каждого пасхального агнца вкушали не менее десяти человек, а иногда за одним столом собиралось до двадцати. Но даже если принять наименьшее возможное число, двести пятьдесят шесть тысяч пятьсот жертв означают два миллиона пятьсот шестьдесят пять тысяч участников трапезы. Добавим тех, кто из-за ритуальной нечистоты не мог участвовать в Пасхе, и иностранцев, привлеченных простым любопытством, – и станет ясно, что цифра в три миллиона не преувеличена.
Но это бесчисленное население скорее могло истощить город, чем защитить его. Затрудняло завоевание Иерусалима лишь то, что к моменту, когда Тит подошел к его стенам, город был полон отчаянных людей, давно привыкших к оружию и ужасам войны, не боявшихся ни опасности, ни смерти и ослепленных верой в святость города и храма, которая внушала им нечто вроде энтузиазма и полной уверенности в своей непобедимости – важные преимущества для долгой и упорной обороны. Однако им недоставало одного существенного условия – единства под началом мудрого предводителя, который сумел бы разумно управлять их силами. Они разделились на три враждующие группировки, которые, хотя и действовали сообща против римлян и против мирных граждан, взаимно ослабляли себя внутренними распрями и в ожесточенных стычках внутри стен не раз давали общему врагу благоприятные возможности. Вождями этих трех группировок были Элеазар, сын Симона, Иоанн из Гисхалы и Симон, сын Гиоры.
Из этих трех тиранов (а мы увидим, что они вполне заслуживали этого имени) Элеазар был старшим. Его партия существовала в городе еще во время осады, предпринятой Цестием, и он отличился при преследовании этого полководца. Под его началом зелоты захватили храм и выдержали осаду, устроенную против них первосвященником Ананом. С тех пор они всегда следовали его советам, и он пользовался в этой партии авторитетом вождя – до тех пор, пока к ней не присоединился Иоанн из Гисхалы.
Этот человек, соединявший безудержную дерзость с коварством и обманом, едва вступив в партию зелотов (в пользу которой, как я уже рассказывал, он предал интересы народа и знати), тут же принялся добиваться единоличной власти над нею. Его отвага привлекала к нему поклонников, его ласки приобретали ему сторонников, которым он старался внушить презрение и неповиновение любому приказу, исходившему не от него. Поскольку приверженцы Иоанна были самыми решительными и безрассудными, их заговор вскоре сделался грозным, и страх перед ними увеличивал число их сообщников. Так Иоанн создал партию внутри партии и, окончательно затмив Элеазара, лишил его влияния среди зелотов, сосредоточив всю власть в своих руках. Получив под свое начало силы этой могущественной группировки, он стал хозяином города и творил в нем любые бесчинства. Самое жестокое насилие, самый разнузданный грабеж, самая гнусная распущенность – вот что он считал плодами и привилегиями своей власти. Он и его преступные приспешники, погрязшие в позорной изнеженности, проявляли человеческие качества лишь в жестокости к своим согражданам, и несчастные жители Иерусалима страдали от своих домашних тиранов больше, чем могли бы опасаться от римлян.
