Народ ответил, что воюет не с Римом, а с Флором. «Вы воюете с Римом, – возразил Агриппа, – ибо не платите податей кесарю и разрушили галереи, соединявшие храм с крепостью Антония». Народ признал справедливость упрека: чтобы исправиться, немедленно начали восстанавливать разрушенные галереи, а магистраты и советники разошлись по селениям, чтобы собрать недостающие сорок талантов подати. Но упрямство иудеев в отношении Флора преодолеть не удалось. Когда Агриппа попытался убедить их повиноваться прокуратору до тех пор, пока император не пришлет замену, они пришли в ярость, потребовали, чтобы царь покинул город, а некоторые из мятежников даже забросали его камнями. Так что Агриппа, видя бесполезность усилий и справедливо возмущенный наглостью толпы, удалился в свои владения, расположенные главным образом у истоков и за Иорданом.
Уход Агриппы дал мятежникам полную свободу, и они, наконец сбросив маску, открыто выступили против Рима. Элеазар, сын первосвященника Анании, юноша отчаянной смелости, командовавший храмовой стражей, убедил священников не принимать жертвоприношений от язычников. Между тем существовал обычай ежедневно приносить жертву за римлян, установленный Августом, как упоминалось ранее. Священники, следуя совету Элеазара, отвергли жертвы, предназначенные для этого обряда, тем самым разорвав связь с Римом и нарушив долг подданных.
Великие [мужи] были встревожены этим покушением, предвидя его ужасные последствия. Они попытались словами образумить обезумевших мятежников и, собрав народ, обратились к нему:
– О чем вы думаете? – сказали они. – Ваши предки, далекие от отвержения жертвоприношений любого человека, каким бы он ни был (что было бы нечестием), украсили этот храм дарами чужеземцев и считали, что возвеличивают его славу, освящая в нем памятники, поднесенные царями и князьями всех народов. А вы, движимые столь же безрассудным, сколь и опасным рвением, отвергаете приношения тех, под властью которых живете! Вы лишаете храм того, что составляет немалую часть его известности, и хотите, чтобы иудеи стали единственным народом, запрещающим чужеземцам любые религиозные обряды! Если бы вы ввели этот новый закон против частных лиц, это было бы расколом, противным человечности. Но отрезать Цезаря и римлян от всякого участия в вашем богослужении – разве это не значит отречься от защиты их империи? Отказываясь приносить за них жертвы, берегитесь, как бы они не лишили вас возможности приносить жертвы за себя. Увы! Лучше подумайте о вашей слабости и их могуществе и прекратите оскорбление, пока те, кого вы оскорбляете, не узнают об этом.
Мятежники, жаждавшие войны, ничуть не тронулись этими увещеваниями; они господствовали среди народа, чье легковерие легко обманывалось ложным религиозным рвением. Тогда вельможи, первосвященники и старейшие сенаторы решили лишь отделить свое дело от дела этих безумцев и попытаться применить крайнее средство, призвав внешнюю помощь против своих сограждан. Они отправили посольства к Флору и Агриппе, прося прислать войска для усмирения бунтовщиков.
Смута среди иудеев была для Флора счастливым случаем: видя, что война разгорается по его желанию, он оставался спокоен и не дал послам никакого ответа. Агриппа же думал иначе. Он любил иудеев, но был предан римлянам: он хотел сохранить первым их храм и столицу, а вторым – прекрасную провинцию; кроме того, он не считал, что война в Иудее будет для него выгодна, и справедливо опасался, что зараза мятежа перекинется на подвластные ему земли. Поэтому он внял мольбам и отправил в Иерусалим три тысячи всадников.
