Береника в то время находилась в Иерусалиме, исполняя обет назорейства, данный Богу. Тронутая печальной участью своих соотечественников, эта царевна сделала все возможное, чтобы смягчить безжалостный гнев Флора. Она неоднократно посылала к нему своих приближенных, но, видя, что ничего не добивается, а солдаты прямо у нее на глазах творят всяческие жестокости над несчастными иудеями, сама явилась к прокуратору как просительница. Однако ничто не могло побороть в Флоре жажду мести, подкрепленную стремлением обогатиться. Он отверг Беренику; она едва не подверглась оскорблениям в его присутствии и даже могла быть ранена солдатами. Считая себя счастливой, она укрылась в своем дворце, где заперлась с надежной охраной.
Это событие, которое можно считать началом войны, произошло в 66 году от Рождества Христова и, согласно Иосифу, датируется 16-м числом месяца Артемисия, что, по расчетам Скалигера и г-на де Тиллемона, примерно соответствует нашему маю.
Здесь мы видим три различных группы действующих лиц со стороны иудеев, и важно их различать, чтобы правильно понять положение дел и все последующие события:
Знать и первые люди нации, всегда стремившиеся к миру и желавшие его сохранить, ибо они видели гибельные последствия восстания;
Партия мятежников, которые, под предлогом безумной любви к свободе (а на деле – чтобы получить возможность безнаказанно творить преступления), разжигали огонь войны;
Основная масса народа, склонная по природе следовать за своими вождями, но иногда увлекаемая дерзостью мятежников, которые в конце концов сумели подчинить ее себе.
На следующий день после описанной военной расправы народ, охваченный скорбью, собрался в Верхнем городе и, требуя у Флора ответа за кровь пролитых накануне, предавался яростным воплям. Первосвященники и знать, встревоженные начавшимся волнением, поспешили туда и, разрывая одежды, умоляя и уговаривая, убедили толпу разойтись. Казалось, спокойствие вернулось в город.
Но это не входило в планы Флора, которому были выгодны смута и война. Он вызвал из Кесарии две когорты, которые уже приближались к городу, и с ужасающим вероломством решил отдать народ Иерусалима на их произвол. С одной стороны, он объявил первосвященникам, что те должны уговорить народ выйти навстречу этим когортам, и назвал бы это доказательством покорности нации. С другой – тайно приказал когортам не отвечать на приветствия иудеев. Рассчитывая (и не без оснований), что это проявление вражды и высокомерия разозлит тех, кто почувствует себя оскорбленным, и заставит их снова кричать против него, тем же приказом он велел когортам напасть на иудеев и обращаться с ними как с врагами при первом же возгласе негодования. Этот гнусный план удался.
Хотя священники с трудом убедили народ выйти из города, чтобы встретить приближающиеся когорты, некоторые мятежники, смешавшиеся с толпой, возмутились, когда им не ответили на приветствие, и, обвиняя Флора, подняли крики против его тирании. В тот же миг когорты бросились на безоружную и беззащитную толпу, которой оставалось только бежать. Давка и беспорядок были таковы, что больше людей погибло, задавленных у городских ворот, чем от рук солдат.
Когорты ворвались вслед за бегущим народом через квартал Бецета, расположенный к северу от Храма, и попытались прорваться к крепости Антония. Эта крепость, построенная царями Хасмонеями и значительно расширенная и укрепленная Иродом (который назвал ее в честь своего покровителя Антония), господствовала над Храмом, занимая угол между северной и западной его сторонами. Там стоял римский гарнизон, и неясно, почему Иосиф не упоминает об этих войсках в данном сражении. Как бы то ни было, усилия двух когорт оказались тщетны. Напрасно Флор, жаждавший завладеть сокровищами Храма, двинулся к ним на подмогу с отрядом личной охраны. Иудеи, заполнив улицы, преградили путь, а многие, взобравшись на крыши, осыпали римлян градом стрел и камней. Пришлось отступить, и иудеи сохранили контроль над Храмом.
