Он никогда не видел Рима и, подобно Титиру у Вергилия [4], воображал его похожим на знакомые ему города, с небольшими отличиями. Когда же он приблизился к нему, то был поражён его огромными размерами и начал сомневаться в успехе. Вскоре Максенций, искусный в совращении солдат противника, сумел подкупить войска Галерия. Соблазнённые деньгами и обещаниями, они стали возмущаться «недостойной войной между тестем и зятем», лицемерно ссылаясь на священные права родины – будучи римлянами, они якобы не могли поднять руку на Рим.
Но дело не ограничилось пустыми криками. Целые легионы переходили на сторону Максенция. Галерий оказался в положении, схожем с тем, в котором был Север, и опасался такого же разгрома. Он смирил свою гордыню: бросился к ногам оставшихся солдат и мольбами, слезами, обещаниями щедрых наград добился того, что те не покинули его и сопроводили при отступлении. Так он бежал, даже не обнажив меча и не испытав судьбу в бою.
Лактанций утверждает, что его можно было легко добить, если бы пустились в погоню. Но Максенций, столь же беззаботный и беспечный, сколь коварный и лживый, счёл себя счастливым, избежав опасности, и позволил Галерию беспрепятственно уйти. Тот, не ожидавший такой нелепой снисходительности, принял меры, соответствующие его натуре, чтобы обеспечить отступление. Он разрешил, даже приказал своим войскам грабить и опустошать все земли на пути. Этот приказ привёл к разорению большей части Италии. Солдаты, получившие полную свободу действий, творили любые зверства. Галерий извлёк из этого двойную выгоду: обогатил армию и оставил потенциальным преследователям лишь разорённую землю, где невозможно было найти пропитания. Так он вернулся в свои провинции, покрытый позором неудачи и с сильно поредевшим войском.
Максенций, избавленный от всяких страхов и опьянённый успехом, предался всем порокам тирании. Он считал своей добычей имущество граждан и честь женщин, творя насилие без всяких опасений. Он не знал, что новый враг угрожает ему со стороны собственного отца.
Максимиан, император без владений, не был из тех, кто довольствуется пустым титулом. Его зять правил в Галлии, сын – в Италии, но их власть не была его властью, и он жил в зависимости от них. Он попытался настроить Константина против Максенция, но, потерпев неудачу, отправился в Рим, полагаясь лишь на себя и решив – раз чужая поддержка ему недоступна – в одиночку осуществить замысел, от которого его необузданное честолюбие не позволяло отказаться.
Он воображал, что войска, некогда ему подчинявшиеся, с радостью вернутся под начало прежнего императора, а дурное правление сына казалось ему наилучшим поводом для мятежа. Он строил козни, вёл интриги и, будучи отчаянно смелым, легко убедил себя, что сил достаточно. Тогда он созвал собрание солдат и народа и там обрушился с обвинениями на правление Максенция, который присутствовал при этом. Он объявил его недостойным власти и попытался лишить её силой, сорвав с плеч пурпурную мантию.
Это странное насилие заставило г-на де Тиллемона усомниться в законности рождения Максенция. Некоторые писатели утверждали, что он не был сыном Максимиана, а подменным ребёнком, которого императрица Евтропия подложила из политических соображений. Подобное предположение само по себе маловероятно, авторы, его подтверждающие, не слишком авторитетны, а в действительности Максенций всегда признавался сыном Максимиана. Если старый император пошёл против него на столь крайние меры, то лишь потому, что его пожирало бешеное честолюбие. Максимиан был вполне способен попрать естественные права, лишь бы вернуть себе власть.
