– В общем так, граждане ряженые, я предлагаю такую вещь! Для порядка и чтоб стол раньше времени не разграбили, встаем полукругом у костра по одному или по два, выходим к столу и поем! А! Как?!
Толпа, не особенно протестуя, растянулась вокруг костра полумесяцем. Сейчас уж точно каждый был сам за себя. Я теперь стоял между «смертью» и «вороной», а, допустим, Надя с Наташей между «красным чертом» и «котом».
– Ну давай! – рявкнул Колунов. – Кто начнет тому большую шоколадку!
Тут «леший» пихнул вперед того самого маленького, с большой бычьей головой на плечах. Он замер и робко огляделся: «Ну!» – улыбнувшись подгонял Тарас, и «бык» начал нервно орать:
– Из-за леса выезжала конная милиция!..
– Стоять! – прервал Тарас. – На шоколадку – иди. Так! Дальше без матерщины, у меня тут дети! – кивнул на тихо смеющихся дочек.
Теперь пошло повеселее. Уже друг за другом и почти без пауз менялись местами «звериные морды». Пели или просто плясали, получали угощение и отступали в сторону. Вслед за «смертью», исполнившей какой-то жизнеутверждающий стишок, настала моя очередь. Я шагнул вперед и вновь как ошалелый стал читать стихотворение, опять непонятно откуда взявшееся в закромах моей памяти. На этот раз вспомнился Есенин:
– Не жалею, не зову, не плачу, все пройдет как с белых яблонь дым. Увяданья золотом охваченный я не буду больше молодым…
– Бошка то черная! Какое тут увядание золота? – вклинился Тарас, и на это его замечание рассмеялась только старушка в белом платке. – А ты братец в кого ряжен?! – бойко спросил он и, не дожидаясь ответа, растолковал сам, – на сторожа с автобазы похож – тоже черный как сажа! – тут уж расхохотались все.
Мне вручили пригоршню шоколадных конфет и батончик и на мое место встал «ворон», тут же взявшийся ловко и бойко отплясывать вприсядку. Вообще все это действо, стоило ему набрать обороты, закружилось очень живой силой. Притягивало и играло, моментально сглаживая и смешивая любое слово и эмоцию в единую круговерть. Сквозь дыры маски, теперь вся эта пляска виделась мне абсолютно сказочной, ненастоящей, иллюзорной. Казалось, что вот-вот, и вслед за очередным танцором или частушечником и пламя костра выскочит из костровища и тоже исполнит что-нибудь на свой лад. И ряженые, сняв маски, окажутся именно теми, кого они теперь изображают.
Я отступил в сторону и, рассовав конфеты по карманам, вышел за ворота. Задрал маску и закурил. Странное чувство наполняло меня: не усталость и не похмелье, скорее нечто вроде опустошенности. Вдруг стало зябко и как-то непривычно трезво – ушел кураж.
Дождавшись, когда Колунов раздал остатки угощения, и толпа вышла из ворот, я еще раз покурил со всеми вместе. Уже было собрался уходить, как с Надей что-то, случилось. Она ни с того ни с сего взялась бегать по кругу и с каким-то нервным хохотом стаскивать маски с лиц. Хотя тут беспокоился только я, а остальные, довольные пляской и подарками, только отмахивались и смеялись, и скоро совсем разошлись.
Я уже объяснил себе ее нервный выпад распаленным, но не израсходованным во время песен и танцев баловством и только хотел подумать, что теперь-то оно наконец иссякло, но… Уже по дороге домой Надя несколько раз рвалась сдирать маски с первых встреченных ряженых, и каждый раз приходилось ее от них оттаскивать. А в попытке поговорить с ней на эту тему, она кричала одно и то же: «У него не было маски! У него не было маски!»
