Расцеловавшись с невесткой, царевна сказала:
– Я потолковать хочу с тобой, Марфуша.
Она окинула пристальным взглядом боярынь, и те, не произнеся ни слова, покинули светёлку. Царевна совсем не собиралась обсуждать с вдовой брата какие-то секреты, но Вельяминова и Полтева были ей неприятны уже тем, что могли быть тайными соглядатаями Нарышкиных.
– Здрава ли ты? – спросила Софья с деланной заботой.
Плачущим голосом Марфа начала рассказывать о своей горькой участи вдовицы. Её прекрасные агатовые глаза наполнились слезами, а щёки налились краской. Царевна сочувственно кивала, испытывая при этом мстительное удовлетворение.
«Не о моём брате ты скорбишь, а о своей загубленной молодости. Вдова царя ничьей уже женой не может стать. А тебе, поди, желанна мужская ласка, коей ты от моего брата так и не получила. Сама же проболталась, что у Фёдора из-за его хвори не хватило даже силы лишить тебя девства. Останешься ты такой же, как и мы, вечной девицей, хоть Бог и не поскупился для тебя красой».
Софья почти не слушала невестку, пока та вдруг не упомянула царицу Наталью Кирилловну.
– Ты, что же, с мачехой моей знаешься? – спросила царевна, нахмурившись.
– А почто же мне с нею не знаться? – искренне удивилась Марфа. – Слава Богу, мы живём по-соседству. Да и сын Натальи Кирилловны стал царём. Значит, я от них завишу.
«Дура дурой, а где-то и соображает», – с досадой подумала царевна.
– Пойду я, – сказала она вслух и поднялась с лавки.
– Ступай, коли хочешь, – ответила царица.
«Дубина неотёсанная! – обругала про себя Софья невестку. – Хоть бы ради приличия не выказывала своего желания поскорее от меня избавиться».
Вслух же царевна произнесла слащавым голосом:
– Храни тебя Бог, милая! Ты себя береги!
«Почто Бог так несправедлив? – рассуждала царевна в сенях. – Зачем он оставил нам дуру набитую Марфу Апраксину? Кабы вдовой брата Фёдора была Агафья Грушецкая, царствие им обоим небесное, тогда я могла бы положиться не токмо на тётку Татьяну…»
Внезапно её едва не сшиб с ног вывернувшийся откуда-то десятилетний царь Пётр.
– Вот чертёнок! – возмутилась царевна. – Чуть не убил меня! Отодрать тебя надобно!
Он презрительно хмыкнул:
– Я – царь! А ты – моя холопка! Коли сего не уяснишь, велю тебя казнить!
– Велишь? – притворно испугалась Софья.
– Велю!
Она протянула руку и с силой дёрнула единокровного брата за ухо. От неожиданности и боли он заорал так громко, что по сеням разнеслось эхо. И тут же со стороны покоев Натальи Кирилловны послышался топот нескольких пар ног.
– Что с тобой, государь Пётр Алексеевич? – воскликнул учитель Петра, Никита Зотов, появившись во главе троих слуг.
Софья насмешливо посмотрела на брата. В её взгляде ясно читалось: «Ну, давай, жалуйся на меня челяди!»
– Ничего! – ответил учителю насупившийся Пётр.
Никита ему не поверил:
– Почто же ты орал, будто тебя режут?
– Тебе послышалось, – буркнул юный царь, бросив злобный взгляд на сестру.
Зотов тоже покосился на царевну и сказал:
– Ладно, ежели так. Пойдём, государь, к твоей матушке. Она кличет тебя.
Софья молча повернулась и продолжила прерванный путь.
«Щенок! – сердилась она на мальчишку. – Давно ли штаны перестал мочить, а уже: „Я – царь!“ Чем для нас обернётся его царствование?»
