Полянские гридни из дружины Свенельда объяснили ему смысл праздника, и тот согласился ехать.
Они дождались, пока девы повяжут на ветви все свои ленты, и отправились в селение. Старик жрец шёл рядом с Хельгой:
– Скажи, дитя, – робко обратился он к ней, – нет ли у тебя сейчас кровей?
Хельга покраснела и мотнула головой. Старик успокоился и попросил повязать на руку белую ленту. Делать нечего – надо блюсти устав чужого очага. Так учил отец. Так учила Эдда.
Вскоре лес расступился, как занавес, открыв реку, холм и могучий частокол на холме. Белёсые нити дымов тянулись от капищ – там жгли прошлогоднее сено и первые листья этой весны. Так сшивали одной нитью прошлое и будущее.
Хельга затаила дыхание от вида нового городища, от белого цвета повсюду. Цвели яблони и вишни, курился дым, отражали солнце свежие жерди и брёвна стен, обмазанные известью, и люди сплошь в белых понёвах и рубахах. Казалось, можно было учуять запах от черёмуховых венков на головах женщин. Сладкая горчинка поздней весны. И парны́е облака вымытого неба пушились в янтаре раннего вечера.
– Искоростень, – Свенельд узнал город.
Всадники остановились. Девы, которые следовали с ними от лесной поляны, спускались к реке, где был мост на тот берег. Но Свенельд в город не торопился.
– Я слышал, это главный оплот людоедского племени? – заметил он.
Судорога обиды прошлась по лицу старика.
– Это зря ты, почтенный, – вздохнул он, – мы хоть и не ходим до Царьграда и края земель Ящера не видали, но живём мирно. Да, редко забредает к нам гость купец. Но, если зайдёт, никто его не тронет. А что люд наш скрытный, так то от разгула кривды по свету… В своём дому правду храним.
– Довольно, – цыкнул Асмунд. – Искоростень град, что мутна водица. На севере о нём знают, что злой, в Киеве – что дикий. А ты говоришь, мирно живёте.
– Так говорят, почтенный, те, кто издали видал. Древляне не зовут в гости, а коли бы позвали – и речи другие о них по миру ходили бы.
– А чего ж не зовут?
Старик промолчал. За него ответил рог, трубящий со стен городища. Глубинный гул бубнов на грани слуха раздался там. Солнце пересекло Ящеров хвост – звезда встала над лесом.
Тёмная лапа Хорса наступала на светлый след Купалы, и змеился Велес-время, хватая себя за хвост. Этой ночью нужно сыграть много свадеб, чтобы мёртвые чуры, все глаза навьего мира, видели, как сильно желание жить у племени Искоростеня-града.
Девы и юноши в венках спускались от городища к реке. Там и тут возникали хороводы, зажигались песни и костры, душистый дым над водой дробился тенями деревьев. Солнечный диск оплавился на том берегу, и все знали, что костры – это семя нового солнца, вестники новой жизни. Род продолжится, если юноша и девица найдут друг друга… этой ночью найдут телом, а через день, когда выйдут из них духи – вспомнят и признают тех, с кем любились на Семик. Тогда наложат венок клевера на обе головы перед идолом Рода, тогда жена уйдёт в дом к мужу. А этой ночью все будут со всеми, и чувствам не будет узды. И не будет ревности.
– Скорее, – позвал старик, – успеем вас очистить.
Он ступил вниз к реке. Отряд пересёк мост – ладный бревенчатый настил на двадцати подпорах. Кораблям тут не пройти, от того редкие купцы ходили по притоку Ужа, в версте от города. Да и чего тут нужно было купцам? Шкурки и мёд этих болот не стоили, а больше вольные дикари ничего не предлагали. Разве что рабов из тех, кто провинился горько на своей земле.
