Свенельд хотел направить отряд к земляному валу, за которым зияли врата в столицу древлян, но жрец повёл их в сторону.
– Теперь весь люд с князем у хороводов.
Перейдя реку, они не пошли вверх на холм, а двинулись вдоль берега, смешавшись с толпой.
Казалось, отряд конных варягов никто не замечал, а если и замечал, то без удивления – сегодня можно было всё, и не только на лошадях. Кто-то ехал верхом на чёрном козле, кто-то вывалялся в смоле и перьях, иные шли на руках, раздевшись догола, зажав в ногах факелы. Чадил можжевеловый огонь, и берестяные личины плясали там и тут. В пламени носились волчьи морды. Кряхтели сопелки и дудки.
– Иди, стар и мал, заводи хоровод, коло круга, коло крыши, на сырой земле, в зеленях-грудях!
– Ходи, Семик, собирай росу, тяни траву, за косу из ночи – за ясны очи – за яры лядвии – кажи красу молодому месяцу!
И выталкивала толпа юношу, а с другой стороны ему навстречу толкали девицу. Обхаживали они друг друга, посматривали, потом сходились в пляс. Он вокруг неё, она – мысочком на месте. Если нравился – качнёт бедром, перекинет косу на другое плечо, снимет белую ленту с руки. А он ей венок отдаст. Значит, эту ночь начнут вместе.
А иные оглядят друг друга, да скользнут глазами прочь. Тогда их снова толпа всосёт, мёдом хмельным поить станут до следующего раза. И к полуночи уже пьяны все, и мало кто не сходится. Хмель человека непривередливым делает. А там уж пышный огонь жрецы раздуют, и через него прыгают. Кто упал в самое пекло – горит, его палками бьют, чтоб не выбрался. Жертва русалкам. Они того, значит, себе берут. Только угольки потом в реку ссыпают.
От того и от мёда так томно станется, да такая сила из низу живота прёт, что не удержаться, и вповалку весь люд падает. Тела белёсые, одежды долой, зрачки широкие влажные, груди вздымаются, пальцы шарят по плоти. Где одно тело кончается, где другое начинается – не разобрать. Только неведомые ласковые бесы направляют одно в другое, и там уж колышется ствол, как древо мировое на ветру сахарном – туда-сюда, пока не выльется нутро, и пустая кожа опадёт на землю. К утру Мать Сыра Земля её напитает соком своим, и вновь человек оживёт, пойдёт с больной головой меж спящих тел искать опохмел.
– Туда! – старик жрец указал на сложенные колодцем брёвна.
Над колодой высилась кровавая жердь с тушкой козлёнка. Если не будет указа от духов, племя обойдётся и этой жертвой. Но старший жрец может увидеть что-то в своём путешествии на спине грибного беса, и приказать убить какого-нибудь парня помоложе да покрепче. Чтобы умилостивить Семик и русалок.
– Вот раньше, бывало, резали отроков без числа на каждый Семик, – заметил по этому поводу седой старейшина, – а теперь мельчает племя.
И все печально кивали. Были времена крепкие… Хотя никто точно не мог припомнить – когда это так резали?
Отряд Свенельда шёл по сколькому от тысяч лапотных следов берегу, и пришлось спешиться, чтобы кони не скользили. Одна Хельга ехала верхом – важный груз. Под уздцы её коня вёл Асмунд. Молодые гридни поглядывали на разубранных древлянок. Юноши уже два месяца были в пути и не ведали ласк. Сегодняшняя ночь их сулила – лишь бы старшак Свенельд не заупрямился. Да нет ведь, скажет, сторожить до утра!
Хельга ощутила, как кто-то дёрнул её за полу рубахи. Обернулась и посмотрела с коня вниз. Пена черёмухи, а за ней – глаза, точно речной камень, и улыбка, в миг спрятанная, как слабое место в бою.
