Лицом породистая, с правильными чертами, но не по годам тучная, Кристина принимала себя как есть, без комплексов. С той же обескураживающей непосредственностью она относилась ко всему на свете и вообще была примером врождённого жизнелюбия, чем многое и объяснялось – наверное, даже её улыбка и свойственная ей беззастенчивость в выражении простых чувств, которая завораживала не только меня. Ей всегда чего-нибудь да хотелось. Жизнелюбие сказывалось и на её нешуточном отношении к кухне, вообще к еде. А кулинарные таланты многого стоят, когда кормить приходится мужчин. Все мы, её нахлебники, были в большом выигрыше. Готовила она много, в основном греческие блюда, а иногда итальянские, чаще всего пасту, но зато по всем правилам. Даже тесто она готовила сама. Одной её «пастой», заправленной оливковым маслом с их же плантации, свежим базиликом и чесноком с перцем, можно было питаться целыми днями.
О книгах мы говорили редко. И каждый раз Кристина удивляла меня своими оценками. Насколько всё же разными бывает у людей представление об одних и тех же вещах. Я совершенно не понимал, не видел смысла в англосаксонском чтиве, которое появлялось у неё в руках. Литература в её представлениях была каким-то медийным жанром, в основе которого – лицедейство, перевоплощение. Главное – сюжет, цель рассказчика. Так, ребёнок, перевоплотись он в писателя, будет рассказывать о том, какую непростую и недетскую он уже прожил жизнь. А маньяк, вдруг увидевший в родном литературном языке ещё одну отдушину, будет повествовать про ад, из которого не может выбраться, причём будет убеждён до мозга костей, что не может этим не поделиться. Журналисты, прибегая к той же методе, не могут не писать книги на злободневные темы с расчётом заработать денег на одних крикливых названиях. Никакого настоящего текста в таких «книжках» нет, конечно, и в помине. Но практичность, свойственная англофилам, а Кристине это было явно не чуждо, проявляет себя даже в таких вещах.
Современные русские книги, которыми я занимался в Москве, те из них, что представляют хоть какой-то интерес для социума, для самой литературы, не говоря уже о проблеме популярности книг в разных странах, – утрачивают и смысл, и значимость, издаваемые на других языках, в той же Западной Европе. Примерами являются практически все выходящие книги, без исключения. Об откровенном навязывании, которое давно уже раскрутили на всю катушку по обе стороны, и говорить не приходится. От этого давно попахивает конспирологией. Русские книги за пределами самой русской культуры, если выносить оценки без поблажек, были филькиной грамотой для всех нерусских читателей, а ещё больше те, как ни странно, которые хоть как-то могли соответствовать духу времени. Парадокс. И таких парадоксов становилось всё больше, со счёту можно было сбиться.
Условия для чтения на ферме были идеальные. Чем здесь ещё заниматься? Но не было самих книг. Я попытался читать с монитора, потом с телефона, скачивая цифровые файлы. Затем пытался слушать те же книги в аудиоверсиях. Но это было уже не чтение, а что-то совсем другое. Меня хватило лишь на «Степного волка» Гессе, когда-то в молодости зачитанного до дыр, но теперь вызывавшего одно разочарование, и ещё на Джонатана Литтелла, на его военный, да, собственно, и единственный роман.
Благодаря Кристине я с головой окунулся в чтение американских детективов. Целую коллекцию, да ещё и на французском языке, в знаменитой галлимаровской «чёрной серии», умудрился собрать в своём шкафу Яннис. Подобное чтиво оказалось самым подходящим. На первый взгляд, всё вроде бы примитивно, даже в самой закваске. Но разве не того требует жанр? На деле же текст оказывался сшит крепкими нитками. Любой экземпляр из коллекции, какой ни возьми, выглядел мастерски отредактированным. Ни одной лишней фразы, сюжетная сжатость. Некоторые из попадавших мне в руки детективов могли утереть нос всей современной литературе, печатавшейся в Европе, как по содержанию, так и по стилю, иногда ещё и изобиловавшему хорошим французским арго, – он просачивался даже сквозь перевод. Эти «книжки» смотрелись лучше многих современных романов. Зависело всё, оказывается, от угла зрения. Меня это очень удивляло…
