– Так, товарищ Голубев, давай только без самодеятельности. Одно дело выдавать себя за другого по каким-то личным мотивам, и другое дело, вредить отряду и советскому государству, – Степан закурил папиросу, – что мы можем ему предъявить? В чём его вина перед отрядом? Он предатель, трус? Уклоняется от заданий или тебе в спину стрелял?
– Ты – контрразведчик, ты должен врага носом, глазами и душой за километр чувствовать и видеть, – Голубев глубоко вздохнул, при этом пропустив через лёгкие очередную порцию дыма.
– Хорошо, я его проверю, но скажи: этот Петраков в разговорах хоть словом ругал советскую власть, товарища Сталина?
– Не замечал, но не нравится он мне, хоть убей. – Голубев погасил окурок о ствол ели.
Степан вдруг задумался, а потом произнес:
– Кое-что мне пришло на ум, и это надо проверить. Тебя, товарищ Голубев, попрошу к Петракову пока не цепляться.
Когда контрразведчик ушёл, Голубев посмотрел на Егора и спросил:
– Как ты думаешь, что пришло в голову Степану? Что странного может происходить в нашем отряде?
Алексеев, не задумываясь, выпалил:
– Как что! Силкиных, которые сожгли деревню, убили Гришу и радиста, вывели на чистую воду.
– Это уже в прошлом. Напрягай мозги, разведчик, что периодически появляется в отряде?
– В отряде бойцы часто находят вражеские листовки, – Егор вдруг хлопнул себя по лбу, – они могли прилететь и с неба, но по местам обнаружения большинства из них можно сделать вывод, что их доставляли в отряд по земле. Но для этого врагу надо было незаметно отлучаться из лагеря.
– Для этого есть ночь, очевидно, есть связной, есть где-то и обусловленное место для встреч. Против нас готовиться операция по окружению и уничтожению. Партизанская зона с сотней свободных деревень, со своими аэродромами, со свободными «Суражскими воротами», соединяющими отряды с большой землёй, в тылу немецкой армии фашистов просто бесит. Вот они нас и подрывают внутри, обещая сдавшимся золотые горы в виде обеспеченной жизни и доблестной службы на благо рейха. Но что-то я не припомню случаев перехода партизан на сторону врага.
– Мне тоже такие случаи неизвестны, но о наших выводах надо доложить Степану, – предложил Егор.
– Я уверен, завтра он сам к нам пожалует и скажет «спасибо».
Алексеев задумался. Он знал содержание многих немецких листовок, которые убеждали население, что партизаны наносят им больший вред, чем немецкая армия, что партизаны – это бандиты, грабящие свой народ. Фашистские листовки призывали и самих партизан сдаваться и обещали, что сдавшиеся будут обеспечены достойной жизнью, а их семьи не будут страдать. Тем крестьянам, которые не уйдут в партизаны, обещали передать в полную частную собственность крестьянские дворы и приусадебные участки, освободив от налогов, при этом пороча колхозный строй. Помнил Егор наизусть и стишок из одной листовки: «Бей жида – политрука, рожа просит кирпича!». Некоторые листовки призывали убить Сталина и убивать жидовско-коммунистических преступников. Знал Алексеев и то, что за хранение и даже чтение немецких листовок грозила смертная казнь, поскольку листовка являлась своеобразным «пропуском» для сдачи в плен с сохранением жизни. Зная это, Егор в случае обнаружения фашистской пропагандистской бумажки немедленно её сжигал.
Алексеев, выйдя из задумчивости, протянул руку Голубеву.
– Пора спать.
– Пора. Встретимся завтра.
Но спать разведчикам в эту ночь не пришлось. Степан «завтра» ждать не стал. Поздно вечером он прискакал в расположение батальона на своём вороном коне и, вызвав Голубева и Алексеева в дом командира батальона, сказал:
