Вечером, когда солнце клонится к закату, все выходят на поляну. Девушки водят хороводы, парни состязаются в силе, старики рассказывают былины. А потом прыжки через костёр – испытание смелости и очищение огнём. Всеслав помнил, как впервые прыгнул в тринадцать лет – коленки дрожали, но он не показал страха. Отец смотрел с гордостью, мать крестилась украдкой.
Тепло разливалось по телу от этих воспоминаний – тепло семейного очага, радость праздника, чувство принадлежности к чему-то большему. Каждый угол их дома, каждая трещинка на столе, каждая половица пола – всё хранило отголоски тех счастливых дней.
Но тепло внезапно сменилось холодом. Всеслав открыл глаза, и реальность обрушилась на него тяжелее любого камня. Никогда больше он не поднесёт отцу кувшин с медовухой. Не прыгнет через праздничный костёр. Не закружит в танце деревенскую девушку.
Отчаяние проросло внутри, словно ядовитый корень, отравляя каждую мысль. Даже самые простые радости – сесть за общий стол, поднести ложку ко рту, выйти во двор – стали для него недостижимыми, как звёзды в ночном небе.
Всеслав резко вынырнул из омута воспоминаний, словно пловец, достигший поверхности после долгого погружения. Сердце колотилось в груди как пойманная птица, а глаза, широко распахнутые, уставились в потолок избы. Каждая трещина между почерневшими от времени бревнами была ему знакома – сколько раз он рассматривал их, лежа здесь, беспомощный и неподвижный.
Горечь поднялась к горлу жгучей волной. Всего два месяца назад он стоял на Орлином Выступе, готовясь прыгнуть в глубокие воды озера Светлого. Тогда весь мир лежал у его ног, а будущее казалось бескрайним, как летнее небо над Тихомирьем. Он верил, что его ждут великие дела, что старые предания о северном сиянии в ночь его рождения – не пустые байки, а знак особой судьбы.
Теперь же его мир сузился до размеров лежанки. Его подвиги – это борьба за каждый вдох. Его победы – это дни без лихорадки.
Отчаяние навалилось тяжелым жерновом, выдавливая из груди воздух. Всеслав попытался сглотнуть, но горло перехватило спазмом.
– Какой же я был глупец, – прошептал он в пустоту комнаты. – Верил в сказки, как малое дитя.
Все знаки, которые он считал предвестниками великой судьбы – трехкратное появление белого волка, вещий сон о говорящем дереве – теперь казались насмешкой богов. Или, что еще хуже, просто совпадениями, которым он сам придал значение в своей юношеской гордыне.
Всеслав попытался повернуть голову, чтобы взглянуть на солнечный луч, проникающий через маленькое оконце. Даже это простое движение далось с трудом, вызвав новую волну боли вдоль позвоночника.
Боги, если они существовали, были жестоки в своих играх. Они показали ему вершину, до которой он не сможет добраться. Дали мечту, которую отняли прежде, чем он успел сделать первый шаг к ее осуществлению.
Злость вскипела внутри, заставляя кровь пульсировать в висках. Не такой судьбы он ждал. Не так должна была закончиться его история. Но что, если никакой особой судьбы и не было? Что, если все эти годы он тешил себя пустыми иллюзиями, принимая желаемое за действительное?
Этот вопрос жег душу сильнее, чем боль в искалеченном теле. Лучше бы никогда не верить в свою избранность, чем осознать ее обман, лежа беспомощным бревном на смертном одре.
Всеслав лежал, глядя на солнечный луч, медленно ползущий по стене. Сколько времени прошло с тех пор, как он последний раз видел Забаву и Ждана? Неделя? Две? Время утратило свою чёткость, дни слились в один бесконечный поток боли и бессилия.
