– Я всегда чувствовал свет и тьму. Светлые сюда приходят редко. Только тьма властвует на землях Теней.
Я устало потер переносицу и, подтянув к себе колени, уперся в них подбородком. Бенеста еще что-то долго говорил, пока лодка медленно продвигалась среди монументальных стволов многолетних деревьев.
– Бенеста, давай я буду веслами работать, а ты отдохнешь и подремлешь?
– Проказник, – погрозил пальцем старик и рассмеялся. Дальше мы плыли молча. Зловещие тени и тишина играли на нервах и заставляли волоски на руках подниматься дыбом. Что-то в этом, как сказал Бенеста, тихом месте было не так.
– А! Понял, наконец? Чего притих? Не боись, тут спокойно. Буйные не обитают, а те, что вошкаются по заводям, сами страшатся и чураются живых. Почти на месте.
Причалив к крошечному островку, лодка уткнулась носом в кочку и замерла. Бенеста выпихнул меня на сушу и оттолкнулся от нее веслом. Дед удалялся все дальше от берега, а я стоял, не веря в то, что он готов бросить меня тут одного.
– Да тута я, тута. От тебя подальше, чтобы не зацепил меня тьмукой своей. Давай, распахавай рубаху. Изучать тебя будем. И портки сымай.
Стоять среди топей в чем мать родила – так себе удовольствие. От каждого дуновения ветра по телу пробегали мурашки. Я сжался от холода и прикрыл причинные места.
– Выпрямись, чего сгорбился, как старуха худая? Что ты закрываешь свою силу, показать боишься? – старик повел головой, подергал руками и вытянул их, словно хотел поймать меня, если задумаю прыгнуть в воду. Бенеста вздохнул и начал, завывая, монотонно петь: – Доись! Выгони злобу, что бьется в тебе птицей узною[1]! – я вжал голову в плечи. От стыда я готов был провалиться под воду. Что ж он так горланит-то? Мертвые не потревожат? Да они гурьбой с того света придут, чтобы заткнуть ревущего старика. Его гулкая песня разносила ввысь и растворялась в лесной тишине. Я почти чувствовал, как нечистые духи и хилые низшие амхи хихикают, прячась в потемках и зажимая пасти. – Не томись обидой темною, что снедает твою душу!
Ничего не происходило. Выслушав до конца песнь очищения – как я уже позже узнал от Бенесты, это была она – я, не говоря ни слова, как можно быстрее оделся, надеясь, что поблизости никого нет. Страшно представить, как я мог выглядеть со стороны: голый парень стоит посреди болота, а старый дед орет на него, уговаривая раскрыться и убрать руки. Срамота!
Старик привез меня к своему дому. Архана помахала нам рукой с веранды. При виде нее я опустил голову, все еще сгорая от стыда и разочарования.
«Как можно было довериться этому сумасшедшему? Как я вообще решился раздеться? Словно в бреду следовал его указаниям и выполнял глупые команды», – мысленно ругал себя я.
– Завтра с рассветом придешь, – тихо сказал Бенеста и ушел по ступеням в дом, а я убедился, что меня никто не видит, и, просочившись в ствол дерева, поднялся внутри него тенью и стремглав помчался к башне.
Весь остаток вечера и полночи я просидел в остывшей воде в купели. Выбираться не хотелось, хоть и тело била дрожь, а зубы стучали. С досады я несколько раз ударил по воде и выплеснул сгусток тьмы в стену, отчего та пошла трещиной. Через миг стена снова была целой, будто ничего и не было.
На следующий день, лежа в постели, я решил не идти к старику. Обида за унижения не отпускала и томила меня, от чего все больше росло мое негодование. Однако тело поднялось с кровати само собой. Словно специально замедлившись, напрягая каждый мускул, ноги делали шаг за шагом, а руки тянулись к воде и терли щеки, вероятно, пытаясь содрать с них кожу. Я не мог понять, что со мной происходит. Тело рассыпалось дымкой и помчалось к дому Бенесты.
