Потифар, чтобы унять трясущиеся руки, с силой сжал их в кулаки, а потом разжал. И так – несколько раз. Вроде отпустило. Он вновь поднял кружку, пригубил и продолжил:
– Ладно, если пострадаем только ты, я да и Эрте тоже… – судья махнул рукой за плечо, в сторону жилища. – Но кроме нас есть и другие люди, причастные к твоей тайне, – твои настоящие родители, сестра, брат. Их тоже может коснуться беда. Они в чем виноваты? – подлил Потифар масла в огонь, чтобы наверняка, до самого дна души проняло Эли.
Эли, уронив подбородок на грудь, задумался.
«Это хорошо, что думает! – Чувство жалости к Эли комом подступило к горлу судьи, увлажнило глаза. – Сгоряча можно таких дел натворить! Остатка жизни не хватит, чтобы исправить… Жесток ли я по отношению к сыну? Жесток! Если он не дурак, поймет меня и простит».
– Я об этом не подумал, – хабиру поднял взгляд, полный отчаяния.
– Дай мне слово, что все останется как есть! – обрадовался судья.
– Обещаю, – тяжело вздохнул юноша.
И, не сделав ни глотка, поставил кружку обратно на ковер.
Переваливаясь, словно утка, с ноги на ногу, поправляя на ходу льняную накидку на широких бедрах, к беседке приближалась Эрте. Что она только ни делала, чтобы избавиться от болей в спине, отдающих ломотой во все конечности. И рвотное, и слабительное принимала, потела, воздерживалась от пищи – без толку. Полежит немного, тогда лишь приходило недолгое облегчение.
Потифара и самого начали одолевать различные хвори: то лихорадит, то суставы ломит, или вот как только что: ни с того ни с сего боль в груди…
Ревностно оглядывая палисадник, Эрте постояла, понаблюдала, как Кнофер, стоя на коленях под кустом акации, рыхлит почву, и двинулась к навесу.
– Мшэт, ты не забыл, тебе ночью в деревню? – внимательным взглядом маленьких глаз на круглом лице она посмотрела на юношу. – Много не пей.
– Сегодня можно, – Потифар потянул жену за руку и усадил рядом.
Кот на его коленях зашевелился, выгнул спину, прогоняя остатки сна, грациозно переставляя длинные лапы и подергивая вздернутым хвостом, зашагал восвояси.
– Гостинцы и подарки я сложила в твою сумку. Я там видела красивый платок. Для кого ты его купил?
– Для сестры, – отчего-то смутился юноша.
– Я-то уже решила, что ты с кем-то встречаться начал. Девушкам нравится, когда молодые люди делают им подарки, – улыбнулась Эрте…
Под сенью ночного покрова Эли с сумкой на плече достиг родительского дома. Одет он был в застиранную накидку, на голове – платок, скрывающий его лицо от нечаянной встречи с односельчанами.
Когда-то казавшаяся высокой изгородь теперь едва доходила Эли до пояса.
Прежде чем войти в жилище, он некоторое время постоял у входа, прислушиваясь к ночным шорохам. Затем уверенно шагнул за порог…
– Эли, братик! – Гила словно и не спала, первой отозвалась на его оклик.
Следом мать прижалась к его груди.
Отца с братом не оказалось дома: уже с месяц они пасли скот, вот-вот должны были вернуться в поселение.
Когда волнения улеглись, Эли положил сумку на край глиняного возвышения, застланного соломенным матрасом.
– Разбирайте подарки!
При свете алебастровой лампы в нише стены мать и Гила доставали из сумки куски ткани, готовые одежды, пироги с различными начинками, печенье из овсяной муки, замешанной на меду с орехами, фрукты, пчелиные соты.
Сестра надела на шею бусы из цветных стеклянных шаров разной величины, голову покрыла полупрозрачным платком, вскочила с места, подбоченилась – как я вам!
