Изгнанник - страница 22

– Хороша, дочка, – весело смотрела на нее мать.

– Красивая ты у меня, Гила! – Эли не посмел признаться сестре, что платок предназначался для соседской девчонки.

«Пусть Гила носит и радуется, – любуясь сестрой, думал он. – Наве в следующий раз что-нибудь подарю.

– У меня для вас новость: сегодня первый день, как я вышел на службу! – широко улыбнулся Эли.

– Молодец, братик! – обняла, поцеловала его в щеку Гила.

Мать же смотрела на него встревоженно.

Эли понял ее настроение. Она переживала из-за того, что на его плечи со вчерашнего дня лег груз ответственности, совсем не такой, как раньше. Теперь ему полагалось быть намного осторожней, чтобы ненароком не выдать свое происхождение.

– Кем ты будешь? Судьей, как Потифар? – не сводила с него взволнованного взгляда мать.

– Не волнуйся, мама, я буду всего лишь помощником заведующего архивом, – поспешил Эли ее успокоить. – Буду помогать господину Хуфу вести учет.

– Ну и хорошо, – облегченно вздохнула она. – Пойду огонь разожгу, чай поставлю греть.

Не успела мать выйти, как Гила заговорщески подмигнула Эли и кивнула в сторону выхода:

– Нава очень хотела с тобой увидеться. Я разбужу ее.

– Мама, мы скоро придем, – негромко крикнул Эли, двинулся вслед за сестрой.

Ждать пришлось недолго. Нава в светлой накидке, с платком на голове, выскочила из жилища, поспешила к нему. Сердце юноши радостно забилось.

– Здравствуй, Эли!

– Здравствуй, Нава!

Они стояли, взявшись за руки, каждый на своей стороне двора. Стоило Гиле скрыться внутри дома, Эли перешагнул изгородь, прижал Нава к себе.

– Я скучала по тебе, Эли, – прошептала девушка.

– Я тоже.

Эли нежно взял ее лицо в руки, припал к ее пухлым чувственным губам.

– Что вы там делаете? – насмешливый голос заставил их отскочить друг от друга. Из темноты дверного проема на залитый лунным светом двор шагнул Зэев в длинной набедренной повязке. – Почему меня не разбудили? – захромал он к ним.

Парни обнялись, потерлись щеками.

Нава стояла рядом, смущенно улыбалась.

– Что стоишь, иди разогревай еду, – кивнул ей Зэев.

– Не надо. Пойдемте к нам. И мать позови, – Эли бросил на девушку взгляд, полный любви.

Нава, сияя от счастья, поспешила к себе в дом.

– Видел, Зэев, как ты с лошадьми управляешься. Извини, не подошел, не поздоровался, сам знаешь… – подставил Эли другу плечо, помогая тому перешагнуть через изгородь…

Эли, его мать, Зэев и Либа при тусклом свете лампы сидели на толстом шерстяном ковре желтого цвета и пили чай. На ковре были изображены верблюды и идущий впереди каравана погонщик, бородатый бедуин в белой накидке с посохом в руке. Голову одного из вышитых одногорбых верблюдов закрывало большое глиняное блюдо с принесенными Эли угощениями.

В соседней комнате девушки сидели на кровати и о чем-то шептались, прыскали смехом, прикрывая рот ладонями.

– Как устроил ты Зэева конюхом, домой только на закате солнца возвращается. Иной раз и ночевать остается в конюшне, – улыбнулась Либа.

Несмотря на позднее время, она выглядела так, будто и не пробудилась ото сна только что.

– Зато при деле, – кивнул Эли. – Жалованье получает, на довольствии стоит.

– Благодаря тебе! – признательно посмотрела женщина ему в глаза. – Кто мог подумать, что Зэев так лошадей полюбит, только о них и разговоры.

– Не меня надо благодарить, Потифара. Я-то что… – пожал плечами Эли.

Из уст матери Эли стало известно, что к Гиле посватался односельчанин по имени Калев. Эли расстроился, услышав об этом: он-то, зная о нежных чувствах Горуса к его сестре, уже насочинял себе, что египтянин и Гила поженятся. Хотя, если хорошенько подумать, Горус сам виноват: нашел себе работу в квартале ремесленников, ходил каждый день туда, ходил, а когда Кеби умерла, он и вовсе перебрался в город жить…