Кто, спрашивается, Милку тянул за язык с этой дегустацией? Боже, какая же там кухня вкусная, жирная, вредная, сочная…
— Колобок дома, — устало выдыхаю в пустоту дома. Бросаю ключи на тумбочку, снимаю босоножки, стаскиваю с плеча сумку и медленно перебираю ножками в сторону гостиной.
Вроде справилась. С рестораном договорилась, меню утвердили, всех обзвонила, с деньгами, которые мне на похоронах папины сослуживцы всунули, распрощалась, объелась, аж живот выпирает… Дальше-то что?
По-хорошему, стоит взяться за разбор своих вещей, а то я утром одну умывалку из-под туфли достала, да так сумку и бросила раскрытой в спальне… Но так лень! Кто вообще придумал, что еда придаёт сил? Кажется, она их убивает. У меня, во всяком случае именно так.
Сажусь на диван и с трудом поджимаю под себя ноги. Таращусь бездумно на тёмный экран средней по размеру плазмы, висящей напротив, и даже не шевелюсь. Лень! Даже рукой махнуть лень.
Стоит совсем чуточку прикрыть глаза, как память услужливо подбрасывает мне скорбные картинки-воспоминания с похорон. Становится так мерзко, что какая-то желчь к горлу подступает. Хотя… Возможно, это просто изжога.
— Пф… — выдыхаю и усиленно тру виски. Нужно как-то взбодриться, как-то собраться. Лень, обжорство — всё лишнее. Завтра тяжёлый день, к которому нужно подготовиться. Мне осталось пережить его. Всё остальное — болезненное, страшное и дикое, я уже пережила. — Один день.
Так, если подумать, мне не с кем даже вспомнить папу. Никого не осталось рядом, кто знал его до болезни, помнил… Сослуживцы? Да, безусловно, но есть небольшой нюанс — они не знали моего папочку ни в мирное время, ни в семейном кругу, ни в домашней обстановке. С соседями он никогда не ладил. Да и не осталось здесь уже никого. Молодёжь, мои ровесники, все разъехались, многие в центр перебрались, многие за рубеж, стариков по пальцам пересчитать можно. Мы с ним последние годы у него бывали всё реже и реже. Больницы далеко, на гемодиализ кататься отсюда непозволительно дорого и долго. Жили на съёме. У больниц. Иногда у нас с Мишей папа оставался. Такое оно всё… какое-то неправильное и унылое. Милка… Милка вот, разве что, его помнит. Какие нас с ней парни в форме привезли на выпускной, на каких машинах… Ммм. Одноклассницы ахнули. Папочка постарался всё устроить. Он у меня самый лучший, самый замечательный… И так болит всё внутри, что теперь приходится ко всем этим эпитетам добавлять роковое «был»…
— Всё! Всё! — трясу головой, прогоняя застывшие в глазах слёзы и наваждение. — Встала и пошла что-то делать! Встали и пошла! Встала и пошла!
Установка срабатывает. Находится масса всего, чем можно себя занять с пользой. Я намываю ванную комнату, как будто ей когда-то воспользуется самый закоренелый чистюля. Перемываю всю посуду холодной водой. Вытираю пыль с полок и поверхностей. Несколько раз покрутив и повертев бойлер, отчего-то неработающий, плюю на тёплую воду и отправляюсь во двор. Там, в гараже, находятся алюминиевые вёдра, одно из которых я использую под нагрев воды. Ничего, немного денег ещё осталось. Послезавтра вызову мастера, чтоб посмотрел, что за дела такие с бойлером происходят.
А вот в ванной… ммм… Я чувствую себя королевой. Всё вокруг чистенькое, натёртое, сверкающее, вкусно пахнущее. Одно удовольствие намывать своё тщедушное тельце. Видок у меня, конечно, ещё тот. Миша в чём-то прав. Я действительно за последние месяцы слишком много скинула. Бог с ними, с моими костями и округлостями, а вот кожа… Страх господень.
