Я сомневаюсь, что он будет когда-либо построен. Узкую линейку длиной тридцать сантиметров невозможно поставить стоймя. Она упадёт. На противоположном конце залива блестит не так давно построенный небоскрёб, но он выглядит основательным и крепким. При взгляде на него не возникает ощущения, что здание нарушает законы физики. А при взгляде на небоскрёб-линейку от страха замирает сердце. Ни один дурак не согласится зайти в такой дом.
— А зачем ты его сделал?
— В смысле? — не понимает Влад. — Я архитектор. Даже если у меня на это уйдёт целая жизнь, я всё равно построю «Дроздов-центр».
— Ты назвал небоскрёб своим именем?
— А что? Я не имею права? — он смотрит на меня с вызовом.
Похоже, я не первая, кто ругает его детище и сомневается в успехе мероприятия. Мне становится жалко молодого, амбициозного, но бедного архитектора, который мечтает о масштабном строительстве, а сам не может заплатить тридцать тысяч водителю.
— Извини, — говорю я. — Это твой дом, и ты можешь дать ему любое имя.
— Это не только моё имя, но и имя моего отца. Он много чего построил в городе, но мне бы хотелось увековечить его фамилию в чём-то грандиозном. — Он разводит руками, как рыбак, но по вертикали, а не горизонтали. Ну понятно, для него грандиозное — это высокое. — Папе нравился этот проект. Он бы хотел, чтобы «Дроздов-центр» был построен. Я же пять лет над ним работаю, кое-какие детали мы проектировали вдвоём. Сидели до утра в бюро…
Он запинается, а я прикусываю губу. Он похоронил отца всего год назад, боль потери ещё не прошла. Как я его понимаю. При воспоминании о маме на глаза наворачиваются слёзы. Эта боль не пройдёт никогда, мне нечем утешить мальчика, потерявшего папу.
Ветер ерошит волосы Влада. Я замечаю, что его лицо покраснело, а по вискам стекает пот. Вспоминаю Васю, которая просила его не сидеть долго на солнце.
— Недавно один богатый инвестор объявил конкурс, — продолжает Влад, — и я буду участвовать. Вся документация готова, рендеры готовы, но я хотел сделать макет и сфотографировать его на месте. Показать, как небо отражается в окнах. Это нереально красиво. Дух захватывает! Именно здесь, — он хлопает ладонью по песку, — скоро начнётся стройка. Прямо на этом месте, где мы сидим, участок уже продан. Можно считать, что мы находимся на первом этаже «Дроздов-центра». Ты только представь!
Он улыбается. Он так уверен в себе.
— Надеешься победить?
— Не просто надеюсь, я в это верю. Сергей Петрович, мой тесть, говорит, что сейчас отдают предпочтение местным архитекторам. Иностранные слишком дорого стоят, к тому же многие отказываются работать в России. Поэтому у наших ребят появился шанс прорваться в высшую лигу. А я — один из лучших, почему бы мне не победить? — заключает он.
Звучит довольно хвастливо, но я верю, что он один из лучших. Возможно, лучший из лучших. Несмотря на молодой возраст, он уже десять лет в профессии. Работает с шестнадцати лет.
— Ой, что-то у меня перед глазами мельтешит, — жалуется Влад.
На покрасневшем лице выделяется бледный носогубный треугольник. Кожа влажная, дыхание частое и поверхностное.
— Тебе нужно в тень, — говорю я. — Не стоило снимать панаму. Кажется, у тебя тепловой удар.
— Да, наверное, — отвечает Влад и заваливается на песок.
7. 6. Подонок
Я несусь босиком к машине, раня ступни острым гравием и битым стеклом. Хватаю бутылку воды, салфетки и бегу обратно. Падаю на песок рядом с Владом, закрывая его от солнца. Набираю в рот воды и брызгаю в лицо. Влад в сознании, но взгляд затуманенный. Я касаюсь его щеки тыльной стороной ладони — горячий. Кожа красная. Кроме теплового удара у него ещё и солнечный ожог — не только на лице, руки тоже покраснели.
