А после зачитывает шепотом наговоры, но история повторяется. Ничего не происходит. Илина из-за своей тупости и слабости позволила зверю завладеть ею, а ему и дела нет до чар, которые предназначены для человека.
— Госпожа, — в залу врывается бледная Лида, служанка Илины. — Милостивая Луна!
Расталкивает охотников, отпихивает Мариуса и решительно сдергивает с Илины шелковое полотно:
— Милая моя!
С ужасом осматривает окровавленную шерсть, касается цепей и намордника, игнорируя хриплый рык, и оглядывается. Ее глаза округляются, когда она замечает на моих руках двух попискивающих волчат:
— О, нет…
Несколько секунд оторопи, и она шепчет:
— Они голодные, Господин. Они должны быть с матерью. Им же от силы несколько дней. Не будьте так жестоки.
Встает, подплывает и мягко забирает из моих рук волчат, а я хочу разнести здесь все в щепки. Стал отцом, а радости нет. Только злоба и отчаяние.
— Госпожу в покои, — Лида заботливо прижимает к груди волчат. — Я ею займусь.
— Да она тебя сожрет, куколка, — снисходительно хмыкает Мариус.
— Пусть так, — шагает мимо. — Но перед этим я попытаюсь ее накормить, вымыть и привести в порядок. Шерсть у нее вся в грязи и колтунах.
21. Глава 21. Верните Госпожу!
Что это странная девица ко мне пристала? Залезла в мое логово с мокрой тряпкой и морду протирает:
— Перед сном надо умыться, Госпожа.
Руки бы ей откусить, но нет в ней агрессии или желания навредить.
— Ну, не рычите… Я же знаю, что вы меня все равно не укусите. И вам, я смотрю, понравился шатер из одеял и подушек, да? Так…
Тянется к волчатам, и я скалю зубы. Не трогай. Они мои.
— Спокойно, — всматривается в глаза. — Их тоже надо приучать к гигиене, Госпожа.
Протирает их мордочки и шепчет:
— Мои сладкие пирожочки, Госпожа, — и вновь всматривается в глаза. — Я бы хотела знать, какие бы вы им имена дали.
Она меня утомила, фыркаю ей в лицо и облизываю волчат, которые тихо ворчат и зевают.
— Помните эти ленты? — помахивает перед глазами цветными длинными веревочками. — Я вплетала вам их в волосы по утрам.
Надоела. Тащит в мое логово всякие странные штуки и чего-то от меня ждет. Играть, что ли, хочет? Какие сейчас игры? Я заперта, мой Альфа бросил меня и уступил место двуногому, который взял меня в плен.
Скрип, и я с предупреждением рычу, улавливая в воздухе цветочный аромат. Девица с лентами выглядывает наружу и шипит:
— Уходи, Гриза.
— Я хочу их увидеть.
— У тебя совсем совести нет? — вот теперь я улавливаю в этой тщедушной девице ярость.
— Я не враг.
— Очень даже враг. Ты в этом тоже виновата, Гриза. Она же к тебе всегда была добра и мила, и вот так ты платишь за доброту?
— Но я его люблю…
— Его зверь выбрал ее, Гриза.
— А человек меня.
— Люди часто делают неверные решения и выборы. Говоришь о любви, но остаешься рядом, когда ему плохо и больно от борьбы со зверем, который рвется к Нареченной. Ни один разрыв у людей не сопровождается кровавым потом. Ты не любишь его, Гриза.
— Вот соглашусь с юной особой в шалаше из одеяла и подушек, — раздается третий голос. Хриплый и надтреснутый, как сухая веточка. — Это упрямство, а не любовь.
Надоели. Встаю, мягко отталкиваю девицу с ленточками в сторону и с рыком выхожу. Белый старик делает шаг. Пригибаю голову к полу, готовая прыгнуть на него.
— Госпожа желает, чтобы вы ушли.
— Увы, — старик вздыхает. — Я не уйду, — оглядывается на вторую черноволосую девицу, которая в ужасе смотрит на меня, — а вот ты уходи. Я осуждаю твое любопытство, потому что оно не подпитано надеждой, что Илина вернется, а ее дети встанут на две ноги.
