И тут я улавливаю едва заметный тонкий запах, исходящий от Айвена, не его запах, какой-то чужой, незнакомый и почему-то вдруг мне становится нехорошо, словно липкая рука страха вцепляется мне в шею.
— Чем от тебя пахнет? — спрашиваю я, отстраняясь и заглядывая в горящие серебром глаза любимого.
— А чем от меня может пахнуть? — спрашивает он и его низкий голос словно выбивает из меня весь страх, снова до краев наполняя меня любовью.
Он целует меня в губы, избавляя меня от последних остатков тревоги, а спустя несколько мгновений вдруг подхватывает на руки. Отчего я тихо вскрикиваю.
— А сейчас я унесу тебя в спальню и даже не думай сопротивляться, Дженни. Тебе не о чем беспокоиться. Больше не о чем. Наша любовь победила даже смерть и теперь, когда ты стала серебряной, она кажется мне бесконечной.
23. 23
Я просыпаюсь от яркого света бьющего в окно и от того, что Айвен смотрит на меня подперев голову рукой.
— Какая же ты красивая, Дженни, смотрю на тебя, и не могу наглядеться.
Я беру его руку, которой он гладит меня по щеке, и целую его ладонь, а потом прижмаю ее к груди, словно драгоценность.
— Никогда не отпускай меня, любимый, — говорю я, когда внутри меня взметается ворох неясных воспоминаний о пережитом там, за чертой жизни. Я никогда и никому не стала бы рассказывать об этом, да никто бы никогда и не понял. Хотя сейчас, глядя в искрящиеся серебром глаза любимого, мне кажется, что он понимает, что я чувствую,
— Я обещаю тебе, так же, как обещал, когда нас связали вечнми узами.
Я закрываю глаза, чувствуя, как солнечный свет пробивается сквозь закрытые веки, согревая мое лицо и словно бы согревая мою душу.
— Я так счастлива, — шепчу я, ощущая, как меня переполняет чувство любви и абсолютной защищенности. В эту минуту я точно знаю, что рядом с Айвеном ничто не угрожает мне, что он защитит, даже если весь мир вдруг решит обрушиться на мои плечи.
Тут до моего чуткого слуха, усиленного магией серебра, доносится звонкий голосок сына.
— Я стану серебряным, как мама, а ты будешь таким же жалким медным! — Кричит Джейк и слышен звук удара.
Уилл как будто падает и едва не плача выкрикивает:
— А я стану золотым! Понял? Я буду летать, а ты будешь ползать по земле и я сожгу тебя своим огнем.
— Кишка тонка, слабак…
— Ненавижу тебя! Лучше бы тебя вовсе не было!
— Ты просто завидуешь мне, потому что я старший.
— Мальчики! Немедленно прекратите, — вдруг слышится окрик воспитателя Финча, приставленного к мальчикам, чтобы они не натворили дел. — Или вы хотите. чтобы я сообщил вашему отцу, что вы ведете себя, словно уличная шпана, осыпая друг друга бранью?
— А чего он? — выкрикивает Уилл.
— Помолчите, молодой человек, когда я говорю, иначе мне придется перейти от вежливых слов к делу.
— Простите…
— За что вы извиняетесь? Мне хотелось бы знать.
— за то, что обзывался.
— А еще за что?
— За то, что дрался с Джейком.
— И больше ни за что извиниться вы не хотите?
— За что еще?
— Я медный дракон, такой же как и вы, и горжусь этим, и смею вас заверить, что не считаю ни себя, ни любого другого медного жалким, как вы изволили выразиться.
— Простите, что назвал медных жалкими.
— Я хочу, чтобы вы оба сообщили матери о том, что случилось, когда она спустится завтракать. И хочу чтобы извинились перед ней и перед своим отцом. Это ясно?
— Да, ясно, учитель, — хором говорят мальчики.
— Вы должны поддерживать друг друга, а не спорить о том, кто из вас родился первым. Вы же близнецы, а значит ближе, чем вы друг для друга, у вас никого и никогда не будет.
