И, кажется, я прихожу на самую интересную часть этого домашнего спектакля…
5. Глава 4
— Беременность сыграет нам только на руку в этом деле. Это как раз выгодно, — говорит адвокат Меланья Брониславовна, мамина подруга. Она каждую свою реплику помечает в блокноте, потом подчёркивает и обводит.
Меня это немного бесит.
Впрочем, меня теперь всё бесит — стою, смотрю в одно и едва удерживаюсь от того, чтобы не начать грызть ногти.
За последние пару дней слова «выгода» набило мне оскомину. Все только и говорят о ней, и никто — о чувствах, о том, что я переживаю, через что прохожу.
А у меня — стоит закрыть глаза — та некрасивая сцена на кухне. Осколки посуды, растрёпанный букет, мамины слёзы… Рустам тогда пулей пролетел мимо меня, что-то бормоча на своём… А мама… Она так толком ничего и не объяснила: «Тебе лучше держаться от него подальше. Он очень разочаровал меня» Я хотела ей возразить: мол, сама же к нему и толкала, но мама лишь вскинула руку, оборвав мои возмущения: «Не хочу о нём говорить. Нам сейчас главное сосредоточится на деле…»
Да, мама теперь так и называет мой грядущий развод — наше дело. Но гораздо больше её, конечно же, волнует раздел.
Мы с матерью никогда не были особенно близки. Я всегда росла папиной дочкой. А мама — она словно прилагалась к папе. Вернее, он любил её, поэтому приходилось любить и мне. Я стыдилась того, что отношусь подобным образом к родной матери, но… Она тоже особенно не искала сближения со мной. По-настоящему родными мы стали после смерти отца. Когда он ушёл — стали жаться к друг дружке, как испуганные котята. И вот теперь эта ситуация с Рустамом… Она снова проложила пропасть между нами. Заполнила пространство холодом.
Даже весть о моей беременности мама восприняла холодно, только и заметила:
— Гене пока не говорили.
Будто я собиралась.
А буквально на следующий день в нашем доме появилась Меланья Брониславовна — невысокая, ушлая, с короткой стрижкой и паршивым маникюром. Она не нравилась мне. И эта её дурацкая привычка качать туфлю на ноге. В ней было что-то от пронырливой базарной торговки, которая внезапно забралась высоко и теперь строила из себя важную персону. Не выношу таких выскочек.
И вот теперь она вновь сидит на диване, качает туфлю, обводит свои же реплики в блокноте.
Мама суетится, готовит чай.
А я тихо бешусь. Наконец, отвожу взгляд от окна, за которым льёт дождь, заштриховывая мою реальность серым, и говорю:
— Вы уверены, что выгорит?
Просто я знаю юристов, которые работают в нашей фирме — то есть, сейчас, фактически, на Гену. Это — настоящие акулы. Они перекусывали и не таких, как эта Меланья. Я уважаю наш юротдел, и совсем не уважаю женщину, которая собирается представлять мои интересы.
— Конечно! Ведь ты там главная. Тем более, ты беременна, а он — предал тебя, да и общее дело — тоже. Деньги на своего отпрыска он откуда брал? Из общей казны, так?
Я не знаю. Видела лишь суммы в выписках, а вот с каких счетов — не разобрала. Но сейчас — сомневаюсь, притом — сильно. Геннадий щепетилен в финансовых вопросах. Вряд ли бы он допустил такой простой и очевидный ляп.
Качаю головой.
Мама ставит чай на журнальный столик:
— Саленька, детка, не волнуйся. Совет директоров был, в большинстве, против назначения твоего Букреева генеральным.
Она произносит твоего с таким пренебрежением, словно я — соучастница и сообщница его деяний.
Хмыкаю и отвожу взгляд.
