***
В больнице ничего особо не проясняется. Врач тычет в лицо снимками, говорит сложными терминами. И все подтверждает: фонарный столб, авария, палата. Именно в такой последовательности я попал под наблюдение.
Из кабинета своего лечащего врача выхожу без эмоций. Их нет. Ни одной. Чувствую себя выпотрошенным и выброшенным на обочину своей недолгой жизни.
Самохин везде рядом, сопровождает и в основном молчит.
А я?
Я вообще не в норме. Сейчас точно нет. Мне тяжело. Поэтому приваливаюсь к стене, а Серегу отправляю за минералкой. В приемном покое замечаю еще одного знакомого, он сидит чернее тучи, присматриваюсь, точно — Макс Ржевский.
Иду к нему с замиранием сердца, может, хотя бы он подтвердит, что я не поехал кукушками. Но чем ближе я к нему подхожу, тем больше понимаю, что никакие вопросы о себе совершенно неуместны.
— Макс[2]? А ты тут какими судьбами?
Ржевский поднимает голову и смотрит на меня совершенно стеклянным взглядом.
— А, Глеб… привет, — тихо приветствует и стискивает кулаки с силой.
— Что-то случилось? — из головы в момент вылетают свои личные переживания и страдания о том, что я немного того, пропащий, потому что меня подводит память.
— С женой неприятности.
— Ты женился? — таращусь на Ржевского.
Еще совсем недавно он был холостой и даже не собирался лишаться своего статуса.
Но тут Макс добавляет:
— Сына педиатр осматривает, тоже непонятно пока, стоит ли волноваться или нет.
Я просто умолкаю. Вот так бац — и друг женат, и сын уже готов, и сам я того… Растираю ладонями лицо.
— Все будет хорошо! — хлопаю Ржевского по плечу в знак поддержки, о себе, естественно, не заикаюсь.
У человека проблемы, а я тут бегаю, перепроверяю, женат или нет. Даже становится совестно перед Мирославой. Она, наверное, этот месяц как в аду…
— Ты держись, если что, звони. Номер мой есть?
Он кивает относительно моего номера телефона. Мы обмениваемся с Максом рукопожатиями, и я иду к Сереге.
Дождавшись Самохина, забираю из его рук минералку.
Воду выпиваю практически залпом. Мне даже не мешают это сделать пузырьки, бьющие в нос. Я пью, пью и думаю, какой же я идиот. Полдня мотаюсь по больницам, а дома жена ждет. Здоровая и красивая. А я все ищу непонятно чего. С жиру бешусь!
На этом и точка. Не нужны мне никакие доказательства. Все, хватит, насомневался уже. И вновь оборачиваюсь и смотрю на то, как Ржевскому по-настоящему плохо. Как-то отрезвляет разом. И хочется, не оглядываясь на прошлое, продолжать жить.
Поэтому, когда в машине Самохин спрашивает, куда теперь, я точно знаю, что домой.
По пути мы заезжаем в цветочный магазин. Я скупаю все самые красивые цветы, потому что совершенно не помню, какие любит Мирослава. Флорист скачет волчком вокруг меня, я, наверное, ей сделал недельную выручку, если не месячную.
Сереге едва удается впихнуть цветы в свой внедорожник. Нам даже приходится немного расширить багажник, сложив задний ряд пассажирских сидений.
Для того чтобы дотащить всю эту клумбу разом, мне приходится напрягать и уборщицу, и консьержа в нашем доме.
Когда мы затаскиваем все это в квартиру, Мира как-то резко меняется в лице:
— Это что?
— Цветы, любимая!
С любимой, я, конечно, тороплюсь, но раз женился, наверное, же по любви?!
Жена становится красной, а затем начинает пятнеть на глазах! Открывает рот как рыба и почему-то хватается за горло.
Самохин тоже ведет себя подозрительно, потому что скорее дает указание нести клумбу обратно.
